Вайстор отпустил ее горло, и девушка скользнула с могильной плиты на пол.

— Говори, тварь, здесь были русские? Говори!

— Они ушли, — задыхаясь от удушья, прохрипела Элиза.

Вайстор сел рядом, удерживая ее за хрупкие плечи. Ее тепло и дрожь проникали в запретную глубину, и, словно змея, изнутри выползала больная, изувеченная любовь. Больше не сдерживая себя, он упал на колени и зарыдал, уткнувшись лицом в ее измятую юбку:

— Деточка моя… Я прощаю тебя и… люблю! К черту все копья в мире! Мы уплывем далеко. Мир большой… Ты даже не знаешь, насколько он большой! Мы сойдем на стоянке в Кристиансайде. Там конвой проводит дозаправку перед броском на полюс. Мы сбежим и затеряемся в послевоенном котле.

— Ненавижу… — прошептала Элиза.

Она брезгливо сбросила его голову с колен, вырвала из скрюченных пальцев подол юбки и пошла между бронзовыми мертвецами.

Он настиг ее уже на выходе из склепа, повалил и подмял под себя, затем оглушил несколькими короткими хлесткими ударами. Элиза откинулась навзничь, беспомощно раскинув руки, из ее разжавшейся ладони выпала дудочка.

Вайстор торопливо расстегнул ремень и сбросил мундир. Он был Змеем, склонившимся над уснувшей Евой, надменным богом, Господином Молний. Колеблющийся свет факелов оживлял надгробия, и они наполнялись призрачной жизнью. На могиле основателя замка шевелился свернувшийся кольцами змей. Что ж, по закону его ордена, первая брачная ночь на могильной плите — это то, что нужно! Но девушка внезапно очнулась, скатилась с камня и, извернувшись всем телом, схватила дудочку. Глядя в глаза Вайстора, она поднесла ее к губам и подула. Странные плачущие звуки полились с ее губ. От этих тоскливых нот железный холод пополз по ногам, щупальцами опутал сердце и сковал мозг. Вайстор задышал, как выброшенная на берег рыба, мучительно выворачивая губы. Дыхание перешло в стон и вскоре — в низкий утробный вой. Он хотел бежать, но тело больше не подчинялось командам. Кости стали мягкими и тягучими, череп отекал, как восковая свеча, и все тело переливалось в чужое тесное обличие, в узкие кожаные ножны. Элиза продолжала дуть в свирель, не отрывая глаз от бледного лица с перекошенным ртом. Челюсти Вайстора вытянулись вперед, лоб провалился, глаза запали в глубокие выемки по бокам головы.

С его ороговевших губ срывалось глухое шипение. Зловещие метаморфозы волнами бежали по его телу, кожа покрылась трещинами, и сквозь трещины проросла черная, похожая на кинжалы чешуя. Ударами хвоста чудовище сдвинуло могильную плиту и забилось в каменную нишу.

Подвиг — это все, кроме славы.

1 мая 1945 г. Замок Альтайн

Праздник мирового пролетариата Женька встречала в застекленном витражами мезонине замка, на огромной кровати под балдахином. Разноцветные солнечные зайцы скакали по шелковой обивке и старинным картинам в медовой патине. Майский сквозняк дергал занавеску и шуршал фантиками трофейного шоколада, брошенными под кровать. Утро еще только занималось, а ей уже было истомно и жарко. Скосив глаза, она посмотрела на спящего Харитона. Его тяжелая сонная рука не давала вздохнуть, но Женька все не решалась ее отодвинуть.

— А знаешь, Тошенька, — прошептала она, — тяжелая я.

— Что? — Харитон открыл глаза.

— Я и сама не думала: еще в сорок втором по-бабьи пересохла… А как к победе пошло, так оно и вернулось… Ребеночек у нас будет…

— Так бы и сказала, — Харитон ткнулся в ее плечо и пообещал: — В часть вернемся, распишемся у командира, если успеем по военному времени.

— Мамочки мои, война-то почти окончилась! И больше не будет этой смерти окаянной, теперь рожать будем, — шептала Женька.

— Спи, мамаша. Тебе теперь отдыхать положено.

— Слышь, Тош! — не унималась Женька. — Жив кукует, как у нас на Смоленщине?

— Считай… Сколько накукует, столько раз я тебя поцелую.

— Сил не хватит, не то питание, — игриво отмахнулась Женька. — Умолк… Нет, Тошенька, это не жив…

— Немецкий, вот и куковать не умеет, — заметил Харитон. — Ты куды?

Женька закрываясь простыней слезала с широкой кровати.

— За кудыкину гору… На двор сходить, — буркнула она в ответ.

— Да вон горшок под кроватью, — напомнил Харитон.

— В горшок пусть фря немецкая ходит, а разведчики в доме нужду не справляют, — гордо бросила Женька.

Она спрыгнула на пол и накинула на голое тело короткую, едва ли до колен, исподнюю рубаху Харитона и спустилась в сад. По ногам холодило. Блестящая, промытая ливнем трава струилась под ветром. За ночь ветви вишен и слив заварились кровью, готовые брызнуть розовым свадебным цветением. Женька присела под дерево. Ближе и требовательней закуковала кукушка. Встревоженная Женька оправила рубаху и короткими перебежками двинулась на звук. Прячась за деревьями, она добралась до старинной арки, ведущей во внутренний двор замка. Во дворе, рядом с подвалом, нервно озирались двое дозорных в мундирах СС. Пехотинец с автоматом прикрывал их с тылу. Несколько солдат бесшумно выскользнули из подвала.

Упорное «ку-ку» вызывало их из замка. Женька беспомощно оглядела себя. Пистолет и автомат с запасным рожком остались под кроватью с балдахином. Голая и жалкая, как в стыдном сне, она переминалась на ледяной траве. Рыжий плечистый автоматчик внезапно вскинул вороненое дуло, и по арке полоснуло пламя. В одно мгновение она забыла стыд и жалость к себе.

Быстро на глазок пересчитав немцев, Женька побежала обратно. Вслед сыпанули автоматные очереди. Ее белое «хэбэ» сливалось с цветущими яблонями и выбеленными стволами, и это спасло ее. Проснувшись, из мезонина застрекотал автомат Харитона. Этот звук она бы узнала из тысячи. Где-то со звоном обрушились стекла, и замок вздрогнул от взрыва. Мезонин задымил, подожженный ручной гранатой. Пули со свистом ложились рядом с Женькой, крошили старинный фонтан и секли ее осколками. Женька метнулась к дверям, но автоматные очереди ударили наискосок, и она едва успела укрыться за мраморным единорогом, охранявшим правое крыло замка.

— Уходи задами, в лес беги! — прокричал сверху Харитон. — Женька видела его в окне, голого по пояс с автоматом в руках. — Уходи, Женька!!!

— Ни хрена! Автомат сбрось!

— Приказываю отходить… Выполняйте, старшина!!! — Харитон все же успел сбросить ей дисковый автомат. Укрывшись за спиной единорога, Женька держала под прицелом круглый, засыпанный гравием двор. Несколько автоматчиков прорвались со стороны ворот и теперь суматошными очередями палили по саду и замку. Выстрелы слышались в парке, должно быть, у пехотинцев было задание окружить замок и выбить из него маленький, окопавшийся гарнизон. Женька слышала, как остервенело отбивался Харитон, как сыпали горохом его короткие яростные очереди. Женька внизу «гасила фрицев». Круглый двор замка был засыпан смятыми и изломанными телами в серых и черных мундирах.