Паук, которому предстояло сидеть в середине этой паутины, теперь вышел вперед – кесарь, стройный молодой человек с землистым лицом, рано начавший лысеть. Повернувшись к собравшимся сановникам, он объявил, что примет императорскую мантию только при условии, что ее бремя и привилегии разделит с ним его «глубоко почитаемый руководитель и наставник орфанотроп». После чего поцеловал руку своему дяде. Потом подошел к своей немолодой приемной матери и обнял ее нарочито и напоказ.

– Я хочу, чтобы все вы были свидетелями! – воскликнул он, обращаясь к собравшимся. – Когда меня коронуют, рядом с моим троном будет стоять еще один, и занимать его будет моя мать и госпожа. Я буду рабом-императором, покорным ее приказаниям.

– От этого может вытошнить, – пробормотал Хафдан рядом со мной. – Хотел бы я знать, как долго этот маленький говнюк будет держать свое слово.

Михаил был коронован патриархом во время пышной церемонии на следующий же день. Как и было обещано, поставили и второй трон для старой императрицы. Пселл, наблюдавший за коронацией, ушел с тем же мнением о новом басилевсе, что и Хафдан.

– Этот человек источает лицемерие, – сказал он. – Я присутствовал на семейном совете, делал записи, и слышал бы ты, как он с нею разговаривал. То и дело спрашивал ее мнение, говорил, что полагается на ее суждения, что он «послушен ее приказаниям» и все в том же духе. Он совсем заморочил ей голову. Она же, как мне показалось, верит ему.

– И вправду, странно, что он пресмыкается перед ней столь явно, – заметил я. – Ведь император – он, а не она.

– Торгильс, жители Константинополя прозвали своего нового правителя «Михаил Конопатчик» или «Сучильщикин сын». Ты, должно быть, не знаешь, что в свое время его отец Стефан работал на верфи. Про таких у нас говорят: сучит паклю, забивает пазы, заливает дегтем. Его семья подлого происхождения, а такого чернь не прощает и не забывает. По мнению заурядного человека, Зоэ – единственная, кто имеет истинное право носить пурпур. Она и ее сестра Феодора – истинные высокородные. В глазах народа – и это опасно – кривляния Иоанна Евнуха и его родичей-выскочек осквернили статус басилевса, они слишком зарвались в своем честолюбии.

– Я не знал, что у Зоэ есть сестра.

– Неудивительно. Эти женщины ненавидят друг друга. Много лет тому назад Зоэ добилась, чтобы ее сестру заперли в монастырь. Такая вот пара, – вздохнул чиновник. – Иногда мне кажется, что дворец похож на большой камень. Откати его в сторону – и обнаружишь всевозможных гадких тварей, что ползают и пресмыкаются под ним. Зоэ хотя бы не скрывает своей неприязни к сестре, в то время как Иоанн Евнух и его брат Константин – как два скорпиона, задрав хвосты, кружат настороженно друг вокруг друга, и каждый всегда готов нанести смертельный укус. Да поможет нам Бог, когда это произойдет.

Пелагию тоже тревожила нарастающая распря. Орфанотроп владел большим поместьем совсем неподалеку от ее виллы в Галате, и он частенько приезжал туда отдохнуть. Пелагею беспокоило, что все зло дворцовой жизни потянется за ним.

– Иоанн Евнух всегда приезжает со своей охраной, не меньше двух десятков воинов. Он, видно, опасается волнений. Не мог бы ты, Торгильс, найти для меня несколько частных охранников? Не пожелают ли с полдюжины твоих товарищей проводить свободные дни здесь, в Галате? Я хорошо им заплачу, и вина они смогут пить сколько влезет.

– Ничего нет проще, – ответил я. – Как раз на прошлой неделе басилевс утвердил в должности совершенно новый отряд телохранителей. Они верны только ему. Мы, варяги, продолжаем нести службу, но дел у нас немного. К тому же эти новые телохранители басилевса – люди странные и очень замкнутые. Это печенеги с севера. Михаил купил их, и все они евнухи. Не сомневаюсь, многие мои соратники готовы уйти. Во дворце такой воздух, что им становится все труднее дышать.

В феврале мир вокруг меня начал рушиться. Харальд и Халльдор были арестованы, как и Симеон-меняла и трое мытарей. Все они обвинялись в обмане государственной казны. Это было совсем несложное мошенничество: запугивая своих жертв, они заставляли их платить больше положенного налога и прикарманивали разницу. Одна из жертв пожаловалась в канцелярию, и когда чиновник проверил по записям, стало ясно, что сборщики податей уменьшали собранные суммы.

– Вот дураки, – заметила Пелагея, когда я рассказал ей об этом. – Какой прок красть у казны, коль не умеешь замести следы? Все эти папки и письменные донесения хранятся в архивах. Вроде бы зряшная трата сил, но коль скоро кому-то понадобится, ими можно воспользоваться, чтобы сместить даже очень могущественное лицо.

– И что им грозит?

– Мытарей уволят, собственность их отберут в счет уплаты огромных взысканий, что наложат на них, и коль скоро их не упекут за решетку, значит, им повезло. Что же до твоих друзей-варягов, тут я не знаю. Они могут дать взятку, чтобы выпутаться из передряги и уехать из страны, либо из них сделают козлов отпущения, чтобы другим не повадно было. Зависит от того, кто у них в друзьях. Помнишь того булгарина, которого водили по улицам прошлой осенью?

Я помнил. Как и Харальд, этот несчастный был служившим при дворе иноземцем. Он решил поднять восстание у себя на родине, ускользнул из столицы и собрал войско. Тагмата разбила это войско, и булгарина привезли обратно в Константинополь, где и провели по улицам на цепи, с отрезанным носом, а потом удавили.

– В лучшем случае, думаю, – продолжала Пелагея, – власти продержат Харальда и его сообщников за решеткой и будут допрашивать их, пока те не откроют, где они спрятали украденные деньги, и казна попытается вернуть их. А дознание – дело ужасное. Допросители гордятся своим умением добывать признания, не проливая крови. Не потому, что брезгливы, – просто-напросто они гордятся своей работой.

Мы с Пелагеей стояли в ее саду, выходящем на проливы. Едва я услышал об аресте Харальда, как бежал из города и пересек Золотой Рог на общественном пароме, чтобы попасть в Галату. Я прекрасно понимал, что орфанотроп захочет допросить меня. Он спросит, почему я не предупредил его ведомство о заговоре Харальда, и я был уверен, что Симеон вскоре откроет, что Харальд получил выкуп за сына эмира. И то, что я не донес обо всем честь по чести орфанотропу, будет уже не кражей у государства, а делом измены.

– Я могу спрятать тебя здесь, в Галате, на несколько дней, – предложила Пелагея. – Этого хватит, чтобы найти какой-то способ бежать подальше от орфанотропа, хотя это и трудно. Хорошо хоть то, что у Евнуха хватает своих забот, они могут отвлечь его от тебя. Между ним и его племянником дело зашло далеко. У басилевса свои интересы – ему надоело слушаться Иоанна, – и он стравил Евнуха со своим вторым дядькой, с Константином. И никому не известно, кто кого одолеет. Я-то думаю, верх возьмет орфанотроп.

На этот раз Пелагея ошиблась, и весьма сильно. Молодой басилевс нанес свой мастерский удар прямо у нас на глазах. Спустя несколько дней, снова сидя в саду, выходящем на проливы, мы увидели императорскую барку, готовую отплыть от нашего берега гавани и вернуться в город. Корабль мы узнали сразу: то было личное судно орфанотропа, и поднятый флаг говорил, что сам Иоанн находится на борту.