Слуга принес кофе. Александр стоит у окна.

Его апартаменты на втором этаже Зимнего дворца глядят на Адмиралтейство и Дворцовую площадь. Когда Александр женился, эти комнаты выделил им во дворце отец. В одной из этих комнат в детстве он занимался с Жуковским. Став императором, он решил в них остаться. Апартаменты открываются большой приемной. Это и есть бывшая учебная комната, куда так любил являться узнавать об его успехах грозный папа́. Сколько раз он дрожал, ловя выражение беспощадных глаз отца… И дальше – библиотека, комната для ординарцев. И наконец, главное место – кабинет, который служит ему сразу кабинетом и спальней. Отсюда он управляет Россией.

Большой стол, на столе – фотографии семьи. Милые лица смотрят на него, когда он работает. И со стен глядят они же, но только неузнаваемые – это парадные портреты членов семьи. У окна – секретер, на котором всегда много бумаг. Ведь все решает он – самодержец.

Но сегодня здесь гора документов, сопутствующих крестьянской реформе. И сверху лежит главное – Манифест об отмене крепостного права в империи. И приготовлено историческое перо, которым он его подпишет.

Мраморные колонны с вишневый занавесью отделяют от рабочего кабинета альков с простой железной кроватью, на которой он спит. На такой же постели спал и умер его отец.

На этой постели, в этом же кабинете, истекая кровью, умрет и он.

Обычно он, как и отец, совершает перед завтраком обязательную утреннюю прогулку вокруг дворца – перед началом рабочего дня.

После утренней прогулки – завтрак с императрицей в салатной гостиной.

После завтрака – возвращение в кабинет. И начинается работа. Каждый день утром царь принимает военного министра (графа Дмитрия Милютина, брата Николая Милютина), главноуправляющего Третьего отделения (князя Долгорукова). И через день – Костю и министра иностранных дел (князя Горчакова). После обеда начинается вторая прогулка – длинная. (Как и отец, он гуляет два раза в день и обязательно пешком.) Гуляет с любимым сеттером в знаменитом Летнем саду.

Золоченая решетка сада, мраморные статуи в аллеях – обнаженные тела античных богинь, стыдливо укрытые густой зеленью.

Из Летнего сада он возвращается в открытой коляске.

И так из года в год с немецкой педантичностью он повторяет режим дня отца.

Однако в будущем его ждало невероятное: ему, самодержцу Всероссийскому, запретят любимые пешие прогулки в собственной столице.

Но в то утро его распорядок дня нарушила История. Вместо утренней прогулки, он отправился в Малую придворную церковь – столь любимую отцом. Огромный папа́, трогательно любивший все маленькое, не парадное, предпочитал Малую церковь великолепному придворному собору.

Александр попросил уйти всех, даже священника, и долго молился один.

В это время во дворец приехал Костя с женой и сыном – красавцем Николаем («Никола» – так простонародно зовет его Костя. В отличие от наследника – тоже Николая, которого в семье зовут «Никсом» – как покойного государя.)

Приехала и сестра Маша. Мать умерла в конце прошлого года и не дожила совсем немного до этого дня. И они, круглые сироты, стали куда нежнее друг к другу.

А потом был торжественный Большой выход в Большой придворный собор.

Шествие открывали церемониймейстеры в шитых золотом камзолах с тростями. Гофмаршалы и обер-гофмаршал шествовали с позолоченными жезлами.

За ними – Александр с императрицей и детьми и члены императорской фамилии. А далее – длиннейший людской шлейф – члены Государственного Совета, сенаторы, министры, его свита, ее фрейлины. И вся эта сверкающая золотом, орденами и драгоценностями процессия медленно, торжественно ползла через анфиладу парадных залов.

Участники ее еще не понимали, что они, как и крепостное право, были частью средневековой жизни, которую император сегодня разрушил…

Шествие остановилось в предцерковной комнате у дверей собора.

Двери собора распахнулись… Но войти в собор могут только члены императорской фамилии и первые сановники государства.

Вся остальная разряженная человеческая масса должна будет молча ждать окончания длиннейшей службы за дверьми собора.

Но он знал, что в безмолвии они простоят недолго. И вот уже кавалеры тихо выскальзывают на черную лестницу, где преспокойно курят. Разве посмели бы они такое при отце! И туда же к ним наверняка проскользнул сын Кости Никола – юный шалопай, чьи проделки так веселят романовскую семью.

И опять Александр усердно, долго молился. И рядом с ним так же усердно молились наследник Никс и другой сын – Саша.

Никс великолепен: красавец, спортсмен, умница. А вот Саша обликом не вышел – огромный, толстый и оттого застенчивый и неуклюжий.

Потом был торжественный завтрак в Салатной гостиной. И после – свершилось! Александр, Костя и сестра Маша отправились в его кабинет. Привели наследника Никса. И наступил звездный миг истории! Росчерком пера ему было дано освободить 23 миллиона рабов.

Из дневника великого князя Константина Николаевича:

«19 февраля 1861. После завтрака… я остался, чтоб посмотреть, как Саша подпишет Манифест… Сперва он его громко прочел и перекрестившись – подписал, а я его засыпал песком… (Вот так Костя тоже поучаствовал в истории. – Э.Р.) Перо, которым подписал Манифест, подарил на память Никсу. С сегодняшнего дня начиналась новая история, новая эпоха… На сегодняшний день пророчествовали революцию и разный вздор, а народ был так тих и спокоен, как всегда. Обед был семейный у Саши». Правда, во время семейного обеда все вздрогнули, когда раздался грохот за окном. Но оказалось, что из-за оттепели снег упал с дворцовой крыши.

Все же Александр решил пока не объявлять народу о великом событии. Наоборот, в лучших традициях отца, было решено засекретить на время происшедшее, объявить Манифест только 5 марта, в Прощеное воскресенье.

В день, когда православные должны прощать обиды друг другу. После чего начинался Великий пост – время смирения, тихое и мирное – совсем не для волнений, но для покаяния.

А пока наш Янус решил подготовиться к объявлению Манифеста – опять же в традициях отца. Были приведены в боевую готовность войска по всей России. При этом было напечатано, что слухи о будто бы состоявшихся распоряжениях по крестьянскому вопросу – ложны и ничего такого в ближайшее время не предвидится. В это время в типографии печатали Манифест, и фельдъегеря на удалых тройках неслись в провинцию с тюками с Манифестом. А за ними помчались флигель-адъютанты, генерал-адъютанты – разъяснять в провинции Манифест.

И наступило тревожное воскресенье 5 марта. День объявления Манифеста. Ретроградная партия по-прежнему усердно пугала бунтами.

«Не знаю, почему П.Н. Игнатьев (генерал-губернатор Петербурга) и многие другие высокопоставленные лица боялись, что при объявлении Манифеста произойдут беспорядки. Один Саша (Александр Паткуль, который когда-то учился у Жуковского вместе с императором и теперь стал обер-полицмейстером Петербурга) был вполне уверен, что народ скорее пойдет помолиться в церковь, чем безобразничать на улице», – вспоминала жена Паткуля Александра.