Эти экономические и политические победы прусских городов не только способствовали их расцвету, но и во всех отношениях обогащали их внутреннюю жизнь. Городская культура заметно потеснила рыцарскую. Наравне с орденскими замками, в которых теперь царил дух предпринимательства, самостоятельными центрами духовной жизни стали города: к середине XIV века поэзия начала угасать, историография измельчала как жанр, и в городах во всю мощь расцвело духовное творчество, но уже на здоровой материальной основе. Бюргерские идеалы заменили рыцарские, верх взяло денежное хозяйство — это были общеевропейские тенденции, однако в Пруссии они накладывались на сущность ордена и основы его государства, которое, несмотря на всю реальность своего существования, жило вне времени. Эти тенденции обрели силу, лишь в следующем веке, однако, подобно любым историческим процессам, зарождались еще тогда, когда их исторические оппоненты начали обретать чистоту формы. Ибо когда деньги уже заняли в Пруссии свои прочные позиции и крупные города полной грудью вдохнули воздух свободы, совершив ряд внешнеполитических побед, в землях ордена в последний раз наступил расцвет рыцарства.

На северо-востоке перед рыцарством стояла конкретная задача, все та же задача ордена — борьба против язычников. Действия ордена против литовцев повлияли на политическую ситуацию в его восточных землях, однако иначе, нежели на юге, западе или на побережье Балтийского моря. Походы ордена против жемайтов и литовцев преследовали две цели. Прежде всего они призваны были продемонстрировать неизменную верность братьев своему долгу. Пока за воротами орденских владений стояли язычники, ордену надлежало с ними воевать, если, конечно, он всерьез воспринимал свой долг по отношению к христианской церкви.

Но борьба с литовцами преследовала еще одну цель. Орден постепенно осваивался в своем политическом пространстве, и его внешняя политика все более определялась отношениями отдельных политических сил. Это вынудило орден пойти на конфликт с Польшей и пытаться восстановить территориальную связь с Германией. Таким образом, потребности реальной политики государства несколько изменили миссионерский характер борьбы, который еще присутствовал в войнах против пруссов, заставляя направлять силы против литовцев. В Ливонии, хотя и не так стремительно, как в Пруссии, на месте миссий и поселений постепенно появлялись немецкие государства. Все они складывались в единую систему орденского государства. Однако территориально они были, как правило, разделены. Узкая полоска земли, Куршская коса, связывала между собой Самланд и Курляндию и в любой момент могла быть перекрыта литовцами. Необходимо, было более надежное сухопутное сообщение вдоль Куршского залива, нужен был широкий мост через жемайтские территории, который навсегда бы соединил орденские земли. За это и боролся орден в XIV и даже еще в XV веках. Ко времени правления великого магистра Дитриха фон Альтенбурга орден с помощью императора Людвига Баварского документально закрепил свои притязания на жемайтские и сопредельные с ними территории. На бумаге снова возродились старые идеи о праве Римской империи, высказанные некогда Фридрихом II в его Золотой булле от 1226 года. Однако времена изменились, стала другой и политическая ситуация на востоке. Литвой теперь управляла сильная династия. Во времена Винриха фон Книпроде и его преемников на востоке Литва упиралась в русские территории, а на западе и на севере зорко охраняла свои границы от государств ордена. Столь необходимый ордену мост между Пруссией и Ливонией мог быть только временным. Орден уже не в состоянии был защищать его, даже мобилизовав все силы: последняя серьезная внешнеполитическая задача, поставленная перед ним всем ходом его развития, оказалась ему не по плечу.

Литовцы не оставляли в покое прусско-ливонский перешеек, и великий магистр вынужден был предпринимать чуть ли не ежегодные «путешествия». Во время этих путешествий решались различные задачи, из которых и складывалась борьба ордена за его территории, и борьба эта шла по всей Европе. В эти годы папа писал императору Карлу IV: «Какой любви, какой милости и благосклонности заслуживает Немецкий орден, этот самый надежный оплот христианства, трудолюбивый сеятель христианской веры и славный покоритель неверных, в глазах правителей и всего христианского мира, то Твоя Светлость прекрасно поймет, узнав о великих делах членов этого ордена, и какие-либо советы с нашей стороны здесь были бы излишни». Как в былые времена, император и папа, власть мирская и власть церковная, простерли руку над орденом. Однако величайшей миссией братьев, о которых узнали правители и дворяне Европы, было не столько сеяние христианской веры, сколько сама борьба, ибо она только и могла послужить вере. В Европе культура рыцарского служения давно исчерпала себя, от нее остались лишь внешние атрибуты. В XV веке, подобно короткой вспышке, она на какое-то время появилась в Бургундии, однако настоящие рыцари остались лишь на востоке, под знаменами ордена. Там было поле боя, достойное рыцарского служения, где могли бы найти применение все мужские добродетели. Там еще можно было найти настоящее рыцарство: это было нечто большее, чем внешняя форма и игра.

Вот что манило многих в дальние прусские земли и заставляло правителей разных земель отправляться на восток. Французские вельможи и английские принцы оказывались при дворе великого магистра в Мариенбурге и в орденском войске. Для немецкого дворянства величайшей честью было посвящение в рыцари в литовском походе. В Европе рыцарство как образ жизни почти перестало существовать или утратило свой глубокий внутренний смысл, а в главной резиденции ордена, стены и шпиль которой возвышались над Ногатом, неожиданно начался его расцвет.

Теперешние рыцари предпринимали свои походы ради иных целей, нежели крестоносцы, боровшиеся вместе с орденом против язычников-пруссов. Изменился и сам орден, сформировавшийся из немецкой знати и по-своему отражавший ее умонастроения. Дело не только в том, что орден вынужден был больше, чем ему бы того хотелось, подстраиваться под своих добровольных помощников, чтобы не лишиться ежегодного притока сил, просто и внутри него совершалась некая эволюция. Среди братьев теперь преобладали рыцари. По сравнению с рыцарским образом жизни, монашеская жизнь теперь казалась бессмысленной. В двойном предназначении ордена сиюминутное одержало победу над потусторонним. Поэтому и борьба с литовцами постепенно теряла свой религиозный смысл, превращаясь в рыцарскую забаву. Язычник уже не был врагом веры, подлежащим безжалостному уничтожению, как сказал бы летописец первой половины века. Язычник был боевым противником, он не был хуже братьев или крестоносцев. Теперь летописец уже мог позволить себе похвалить литовского главаря за удачный набег, а ведь прежние летописцы только сожалели бы о поражении христианской веры. А сами походы против язычников были теперь для германских рыцарей не более чем веселой охотой. Они углублялись в земли жемайтов, насколько позволяла погода и прочие условия, грабили, жгли и преследовали врага:

Поистине блестящим рыцарским упражнением можно назвать путешествие молодого герцога Альбрехта III Австрийского, который в 1377 году прибыл в Пруссию в сопровождении 2000 конных воинов и поэта Петера Зухенвирта, поскольку