Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она продолжила осмотр.
Окно, естественно, с двойной решеткой. Аккуратно застеленная кровать, несколько стульев, пара коробок с бумагами, папки на столе. До отлучки отец разбирал архив. Вот их семейная фотография, которую Калинин берег как зеницу ока. Мама улыбается, обнимая дочь, родившуюся в Аду.
В Клетке. Как иногда говорила мама.
Еще живая.
Оказавшись ближе у стола, Ася заметила небольшую картину, которую раньше от взгляда закрывала массивная, выцветшая на солнце спинка кресла. Странное изображение словно распятого в круге обнаженного человека и план-чертеж «Лебедя». Рисунок был под стеклом и собран из каких-то неровных кусочков, среди которых одного не хватало. Ася посмотрела на это место и широко раскрыла глаза.
– Яшка…
Медленно подняв руку, она потянула холодеющие пальцы к рисунку…
В коридоре раздались шаги. Кто-то шел в кабинет, наверняка отец, начсмены или дневальный. Девушка заметалась по кабинету – выход через дверь был отрезан, к обители Калинина вел голый коридор, не дававший возможности спрятаться. Ася загнанно посмотрела на дверь…
Калинин вошел в кабинет. Прошел мимо кровати.
Сел за стол. Вздохнул.
Как же он постарел за эти годы, думала лежавшая в своем укрытии Ася. И так работа не сахар, а еще она и жена. Когда-то. Потом Катастрофа, потом смерть мамы… Потом эти жуткие письма. Может, к черту этих рейдеров, чего ей неймется, в конце концов? Придумала себе шило в жопе. Она у него одна осталась. Кто о нем позаботится? Лишний раз в кабинет обед принесет. Но что – так и жить?! Пеленки, муж, стареющий дед-отец…
Калинин вдавил кнопку внутренней связи.
– Федя. Болотова ко мне.
Ася, лежавшая под кроватью, была ни жива ни мертва. За окном на подоконнике сидел Яшка и изредка легонько стучал клювом по стеклу. Но хмурившегося над какими-то бумагами на столе, от чего на лбу пролегла широкая сладка, Калинина это не привлекало.
Вскоре из коридора донеслись недружные шаги и в дверь постучали.
– Да-да.
– Болотов, Юрий Петрович.
– Заводи.
– К стене. Голову. Руки.
Дверь закрылась, но шагов не послышались. Конвойный ждал снаружи на всякий случай, хоть Болт наверняка был в наручниках, да и вообще никогда поводов для крайних мер особо не подавал. Ну почти.
– Да садись ты уже.
Болотов послушно сел на край кровати, и над Асей, от страха вжимавшейся в пол, натужно скрипнув, просели пружины. Сказывались медвежьи габариты гостя.
– Смотри, друг, фигня какая получается, вот у меня табличка нарисована. – Сев за стол, Калинин поднял какой-то расчерченный лист, похожий на календарь. – Первого января пришел этот самый Дед Мороз, принес письма. А дальше такая петрушка началась, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Февраль – боец Николаев, март – боец Захаров и пекарь Черныш. В апреле «меток» не было, но за периметром погибли пятеро бойцов, включая Девятова. В мае весточки получили Труха, Карбид и Войлок. В июне сгинул отряд рейдеров. А в июле только одна смерть, но зато сам Герцог. Парни поговаривать начали, что Хмарь требует жертв.
В комнате повисла тяжелая пауза. Болт и невидимая Ася переваривали услышанное.
– А у меня еще одна мысль… Видишь штемпель? – взяв со стола один из многочисленных конвертов, Калинин постучал пальцем по знакомому оттиску «1984».
– Ну. На каждом конверте стоит.
– Знаешь, что означает эта цифра?
Болотов растерялся. Почесал бороду и пожал плечами.
– Ну, цифра и все. Мало ли… Отдел там у них какой, специальный.
– Отдел, – горько усмехнулся Калинин. – Какой отдел? У кого? Где? А раньше ведь оба зачитывались. Это же «1984» Оруэлла. А там было одно место, где люди подвергались пыткам и начинали верить в то, что не являлось правдой!
– Ты к чему это все? – настороженно спросил Болт. Ася тоже стала потихоньку терять суть разговора.
– А то, друг, – Калинин подчеркнул последнее слово, – что ты единственный, кто в составе самого первого отряда выходил в Хмарь и до сих пор жив. И еще: метки получали только те… про которых мы с тобой наедине говорили не слишком приятные вещи.
Помолчали.
– Сдается мне, – голос Калинина стал усталым, – эта гадина каким-то образом считывает мысли и желания людей, приводя их в исполнение. Точнее, мысли одного конкретного человека. Или двоих…
– Юра. – Кровать скрипнула: Болт привстал. – Ты же не думаешь…
– Да сядь ты, – устало махнул Калинин. – Я уже не знаю, что думать. Может, это все просто бред. Понятия не имею.
– Чего звал тогда? – все еще был насторожен Болт.
– К тебе лебеди вроде неплохо относятся, разузнал бы, чего да как…
– Ты че несешь?! Я не ссученный! – Тут Болт уже полностью встал с кровати, и Ася выдохнула: одна из пружин все-таки сильно давила на макушку. – И не крыса! Стучать на своих – на перо поставят. Не ожидал я подобного от тебя, Юрка!
– А я подобного ответа ждал, – грустно ответил Калинин, постучав стертой резинкой карандаша по одному из лежавших на столе конвертов. – Но решать что-то нужно и быстро прекращать эту хрень. Пока народ совсем не озверел и либо не перебил друг друга, либо…
– Либо что? – не дождавшись продолжения, с вызовом спросил Болт.
Калинин смотрел на конверт, продолжая водить по нему карандашом, и молчал.
Раздавшаяся в комнате трель телефона заставила Асю вздрогнуть.
– Да, – снял красную трубку Калинин. – Сейчас буду. Конвойный!
В комнату зашел боец и увел с собой Болта. Следом, накинув китель, вышел Калинин. Еще немного подождав, из комнаты бесшумно выскользнула Ася.
* * *
В кабинете Чулкова было собрано экстренное совещание. Сложившаяся ситуация стремительно выходила из-под контроля.
– Что мы тут сидим, как натуральные смертники? Надо попробовать прорваться сквозь туман! Ну и что, что там жуть!
– Да сколько уже добровольцев сгинуло?!
– Сделаем плоты.
– Давайте возьмем БТР и попробуем еще раз! – вставил кто-то.
– Чтобы, как прошлой весной, в Топи от Железнодорожников его отбивать, – осадил начальник. – И сколько личного состава туда возьмешь? Жребий тянуть?
– А что…
– Жора, я с тобой двадцать лет отслужил, ты в своем уме?
– Но их нет же теперь… Да и ситуация критическая.
– Отставить.
– А давайте по-другому попробуем, давайте туману жертву принесем, – предложил один из охранников помоложе. – Выберем штук пять зэков, почему бы нет. Их и так-то не слишком много осталось.