Но даже после такого признания Венгр остался неумолим:

— Твердо знай, что не исполню я воли твоей; я не хочу ни власти твоей, ни богатства, ибо для меня лучше всего этого душевная чистота, а более того телесная. Не пропадут для меня втуне те пять лет, которые Господь даровал мне претерпеть в оковах. Не заслужил я таких мук и потому надеюсь, что за них избавлен буду от мук вечных.

Однако слова его пропали втуне. Эльжбета их просто-напросто не услышала, ведь женщина от веку слышит лишь то, что хочет слышать. «Если я выкуплю его, он поневоле покорится мне», — снова подумала она.

Итак, сделка состоялась. Эльжбета уничтожила заемное письмо и стала полновластной хозяйкой Венгра. Его отвели в ее дом, однако не отправили в ту конуру, где жили рабы и слуги, а помыли, приодели — нет, не то слово, нарядили! — накормили и водворили в тот же спальный покой Эльжбеты, откуда он уже не раз пытался сбежать и куда был неуклонно возвращаем. И снова, снова приступила она к нему с обольщениями, только теперь рядом со словами похоти звучали слова самой нежной любви.

Но напрасно Эльжбета молила Венгра утолить ее страсть. Он совлек с себя дорогие одеяния и облачился в обычную одежду раба, день-деньской (от работ-то его освободили!) простаивал в углу на коленях, моля Бога о спасении, и находил некоторое утешение в том, что сравнивал себя с Иосифом Прекрасным, который тоже противостоял женщине-искусительнице и тем прославился. Дошел он также до того, что решил подурнеть. Понимая, что его цветущий вид искушает Эльжбету, Венгр стал пить только воду и есть только сухой хлеб, надеясь похудеть, иссохнуть, постареть и все такое.

Впрочем, он был молод, а потому всякие такие наивные ухищрения не шли ему на пользу, вернее, не причиняли вреда, и вожделение страстной Эльжбеты росло день ото дня.

Однако есть предел всему и даже — терпению влюбленной женщины. Отказ возлюбленного мужчины оскорбляет ее, озлобляет, и туда, где было только обожание, является на смену ему мстительность. Обидевшись на то, что Венгр отвергает все те сладкие яства, которыми она пыталась его искусить, Эльжбета однажды приказала вообще не давать ему еду. Поголодает, мол, и образумится.

Голодать Венгру не пришлось, потому что другие рабы его любили — кто больше, кто меньше, но любили — и тайком подкармливали. Чем и укрепляли его отвращение к притязаниям госпожи. Хотя, честно сказать, были среди рабов многие, которые ничего отвратительного в страсти Эльжбеты не видели. Они очень не прочь были бы оказаться на месте Венгра, а его упрямство казалось им ненормальным, честное слово. Поэтому они порою приступали к нему с такими или примерно такими уговорами:

— Да что мешает тебе жениться? Ты еще молод, а вдова, прожившая с мужем только один год, прекраснее многих других женщин, и богатство имеет бесчисленное, и власть великую в Польше; если бы она захотела выйти за какого-нибудь князя, и тот бы ею не погнушался; а ты, пленник и невольник женщины этой, господином ее стать не хочешь! Если же скажешь: «Не могу преступить заповеди Христовой», то не говорит ли Христос в Евангелии: «Оставит человек отца своего и мать, и прилепится к жене своей, и будут оба единой плотию; так что они уже не двое, а одна плоть». И апостол говорит: «Лучше вступить в брак, нежели распаляться». Вдовам же велено вступать во второй брак. Зачем же ты, когда ты не инок и свободен, предаешь себя на злые и горькие муки, чего ради страдаешь? Если придется тебе умереть в беде этой, какая тебе похвала будет? Да и кто же от первых людей доныне гнушался женщин, кроме монахов? Авраам, и Исаак, и Иаков жили с женщинами. И Иосиф сначала победил женскую любовь, а потом и он женщине покорился. И ты, если теперь жив останешься, все равно же потом женишься, и кто тогда не посмеется твоему безумию? Лучше тебе покориться и стать свободным, и господином быть всему.

Речи их вдохновляли и здравый смысл, и житейская расчетливость в одно и то же время. К тому же они не понимали главных резонов, которые двигали Венгром. Он же твердил свое:

— О братья и друзья мои! Добрые вы мне советы даете. Понимаю я, что слова ваши лучше тех, что нашептывал змей в раю Еве. Вы убеждаете меня покориться, но я никак не приму вашего совета. Если и придется умереть мне в оковах и страшных муках — знаю я, что за это от Бога милость приму. Пусть все праведники спаслись с женами, я один грешен и не могу спастись с женой. Ведь если бы Иосиф покорился жене Потифара, то не царствовал бы он после: Бог, видя стойкость его, даровал ему царство; за то и прошла слава о нем в поколениях, что остался целомудренным, хотя и детей прижил. Я же не Египетского царства хочу и не власти, не хочу быть великим между поляками, а желаю почитаемым во всей Русской земле сделаться — ради вышнего царства я всеми благами пренебрегаю. Если я живой избавлюсь от рук сей женщины, то монахом стану. А что в Евангелии Христос говорит? «Всякий, кто оставит отца своего, и мать, и жену, и детей, и дом, тот есть мой ученик». Христа ли мне больше слушаться или вас? Апостол же говорит: «Женатый печется о том, как угодить жене, а неженатый думает, как угодить Богу». Спрошу я вас: кому больше следует служить — Христу или жене? Написано ведь: «Рабы должны повиноваться господам своим на благое, а не на злое». Пусть же будет известно вам, заботящимся обо мне, что никогда не прельстит меня красота женская, никогда не отлучит от любви Христовой.

Да, многое открыл здесь о себе Венгр! «Пусть все праведники спаслись с женами, я один грешен и не могу спастись с женой». Он сознавал неестественность своего поведения с точки зрения обычных людей… но ничего не мог с собой поделать.

«Я не оставлю тебя, господин мой дорогой! Если красота тела твоего увяла, то и я готов умереть», — вот что звучало в его речи. Уж больше пяти лет прошло с тех пор, а он все не мог забыть ту ночь, когда убили его князя… и знал, что не забудет никогда. С человеком, которого единственного любил он в жизни, Венгр утратил и способность к вожделению, утратил плотское желание навеки. Но как было объяснить это потерявшей голову Эльжбете?!

Да никак.

Вот и оставалось, что замкнуться в себе, держаться отчужденно и угрюмо, принять вид человека, который настолько углубился в религию, что скорей в монастырь уйти готов (и ушел бы, да кто ж его отпустит туда… а если сбежать, кто ж беглого раба в монастырь примет?!), только бы не отдаться алчной и страстной женщине… сосуду скудельному, исчадию греха, вместилищу всех пороков.

Женщина внушала Венгру отвращение.

Но эта женщина любила его без памяти, ничего не понимала в его поведении — и шла на все, лишь бы его прельстить и искусить.

Эльжбета то и дело смотрелась в зеркало, чтобы убедиться: она по-прежнему красива и приманчива, а Венгр, не иначе, глаз лишен, если не видит ее прелести. Все чаще и чаще загоралась она обидой, все чаще и чаще хотелось бросить свою затею, завести красивого, пылкого любовника, а на недоумка-раба махнуть рукой… но в том-то и дело, что он один мог утолить ее телесный голод. И тогда она, стыдясь себя, пошла путем, коим часто идут богатые мужчины, которым больше нечем, кроме как богатством своим, прельстить молодую привередницу.