Писал ли вам мистер Томпсон о том, что ваша дочь умерла несколько лет тому назад? Очень надеюсь, что он все же сообщил вам об этом. Но если он пренебрег этой важной христианской обязанностью, то я с глубоким прискорбием сообщаю вам о том, что ваша дочь и ее младенец умерли вскоре после наступления нового, 1876, года. Они умерли вследствие послеродовой горячки.

Однако ее старшая дочь, Анна, жива и здорова. Она пришла к нам, когда ее отец отправился в море. Он почти ничем не помогал дочери и, скорее всего, умер от пьянства или распутства, а может, от чего-нибудь более ужасного, я точно не знаю.

Его дочь Анна осталась у нас. Я уверена, что вы хотите познакомиться со своей единственной внучкой. Она сейчас достигла такого возраста, что может отправиться в дорогу самостоятельно, если вам будет угодно отдать на этот счет соответствующие распоряжения. Я молюсь о том, чтобы вы искренне захотели воссоединиться со своей внучкой. Дело в том, что в последнее время она стала очень часто общаться с одним из друзей ее отца — мистером Сэмюелем Фитцпатриком. Мне не нравится этот человек, у него плохая репутация. Я очень строго слежу за тем, кто посещает моих подопечных. Однако Анна вбила себе в голову, что мистер Фитцпатрик может заменить ей отца. Поверьте, что для вашей внучки будет лучше, если вы заберете ее из этой неспокойной страны как можно скорее и окружите ее своей любовью и заботой.

Я просто уверена в том, что вы очень хотите познакомиться с Анной.

Если же мои молитвы все-таки не будут вами услышаны, то, надеюсь, вы сможете хотя бы сообщить мне что-нибудь о семье мистера Томпсона. Может, его родители захотят взять на себя заботы о воспитании их красавицы внучки.

Да храни вас Господь.

Мать Фрэнсис, миссия Святой Агаты, Шанхай, Китай

Чжи-Ган подождал, пока жены губернатора покинут комнату. Вскоре из коридора донеслись скорбные вопли и стенания. Видимо, первая жена наконец-то вспомнила о том, что им надлежит оплакивать смерть своего мужа, а не радоваться полной и окончательной свободе.

После того как он сообщил им эту печальную новость, женщины вздохнули с облегчением. На лице младшей жены появилась слабая улыбка. Даже если бы Чжи-Ган не знал, каким человеком был покойный губернатор Бай, то, глядя на этих женщин, сплошь покрытых синяками и ссадинами, сразу бы понял, что после его смерти в Китае стало на одного мерзавца меньше.

Как это ни странно, но ложную скорбь обычно выражают гораздо громче, чем настоящее, неподдельное горе. Когда рыдания и вопли превратились в пронзительный, оглушающий крик, Чжи-Ган просто закрыл глаза. Ему показалось, что от этих резких звуков у него вот-вот расколется голова. По традиции жены должны оплакивать смерть мужа в течение сорока пяти дней. Как хорошо, что завтра утром он уедет отсюда. Однако сейчас ему необходимо было допросить свою беспутную жену.

Одетая в великолепное платье из черного шелка, которое плотно облегало ее полную грудь и было свободным в талии, Анна вызывала у него искреннее восхищение. Если бы они сейчас были в Пекине, то он нанял бы лучших портных и разодел бы ее в платья, которые выгодно подчеркивали бы ее соблазнительные формы. Но он не собирается возвращаться в Пекин. Будучи императорским палачом, Чжи-Ган имел неограниченную власть в отдаленных китайских провинциях, поэтому никто не посмеет ему перечить, если он захочет взять себе белую женщину. В Пекине же все было по-другому. Там руководствовались соображениями высокой политики, и это, как всегда, портило дело. Невозможно предугадать, как отнесутся к его решению жениться на белой женщине вдовствующая императрица и послы европейских государств. Во всяком случае Чжи-Ган предполагал два возможных варианта: либо его будут считать прогрессивным человеком, либо — и это вероятнее всего — устроят показательную казнь, чтобы другим было неповадно.

Он вздохнул и опустился на стоявший рядом с ним стул. Анна сидела в противоположном конце комнаты, съежившись от страха и напряженно прислушиваясь к каждому звуку. Когда он увидел ужас в ее широко раскрытых глазах, ему стало не по себе. Тем не менее он понимал, что сейчас ничем не может ей помочь. Чжи-Ган во что бы то ни стало стремился узнать правду, но для того, чтобы заставить сестру Марию во всем признаться, нужно было ее как следует напугать.

Он вздохнул.

— Ты сочинила чудесную историю. Да у тебя просто талант придумывать небылицы.

Анна потупилась и до боли сжала руки. Наверное, мелькнуло у него в голове, она не хотела, чтобы он видел, как дрожат ее пальцы. Но когда она заговорила, ее голос звучал так уверенно и громко, что его не могли заглушить даже громкие вопли губернаторских жен.

— Они хотели услышать красивую сказку. Женщинам просто необходимо верить в то, что на свете существует любовь.

Палач нахмурился, явно озадаченный ее ответом.

— Зачем?

— Потому что люди очень редко находят ее.

— Значит, ты действительно веришь в то, что любовь существует?

— А ты действительно собираешься помочь мне уехать из Китая живой и невредимой?

Чжи-Ган удивленно заморгал, никак не ожидая того, что она посмеет дерзить ему. Все это было так забавно, что он даже улыбнулся. Сестра Мария, однако, крепкий орешек.

— Я дал слово, что помогу тебе уехать из Китая, и сдержу его. Мне абсолютно все равно, каким образом ты исчезнешь из этой страны — уплывешь на корабле или твое бездыханное тело зароют в землю.

— Тогда отпусти меня. Я просто хочу уехать из вашей ужасной страны.

Он покачал головой.

— Согласно твоей истории, мы с тобой безумно любим друг друга. Что скажут люди, если ты возьмешь и уедешь сейчас?

Она сидела, низко опустив голову, и молчала. Как это ни странно, но роль послушной китайской жены очень шла ей. Правда, под этой маской смиренной женщины скрывалась…

— Ты — не монахиня, — вдруг заявил он. — Тот опиум, который курил Цзин-Ли, принадлежал тебе.

Услышав слово «опиум», Анна быстро подняла голову и посмотрела на него. Ее лицо было бледным как полотно.

— Да, — настаивал палач. — Цзин-Ли курил его вместе с нашим капитаном и его семьей. Я нашел и уничтожил твой опиум, но я не уверен, что это был единственный тайник. Я не рискну плыть на этой лодке, пока не очищу ее от заразы. Капитан, обкурившийся опиумом, не может управлять судном. Не хватало, чтобы он посадил его на мель или разбил о скалы.