После высадки мы пробежали пять километров. Представляешь, в полной боевой амуниции. На подходе к городу нас встретили. Шквальный огонь.

Наше командование просчиталось. Наш взвод предназначался для устранения групп террористов, но никак не для полномасштабной войны, в которую в результате мы оказались вовлечены.

На окраине паренек из нашего взвода подорвался на мине. Его разметало на двести метров, разбрызгало по нам. Это был первый труп, который я увидел. Рядом со мной погиб человек, но я не обратил на него внимания. Нас закодировали на смерть, и мы несли ее в своих руках. Вслед за взрывом застрочили пулеметы. Очередями срезало еще двоих. Ладно.

Подробности не обязательны.

Мы захватили пулеметные точки и убили пулеметчиков. Ими оказались дети. Два паренька лет по двенадцать-пятнадцать. Мы не знали об этом. Мы забросали точки гранатами. Одному из подростков оторвало ноги, но он все еще был жив. Был жив. Я заколол его штык-ножом, чтобы не мучался.

Мы вошли в город. С боями. С потерями. Но вошли. Командиры, которые остались на орбите, не могли догадаться, до какого размера раздулась проблема. А ведь с чего бодяга началась. Рабочим задержали зарплату за два месяца. А директора заводов жировали. Фермеры потеряли урожай в результате сбоев в климатизационно-контрольной службе, и кожухом накрылась торговля. Пролетарии выплеснулись на улицы. Они сами не обратили внимания на то, что все давно вышло из-под контроля. К тому же к бунту подстрекал «Коммунистический Центр Рабочего Сопротивления». В результате весь город оказался захвачен, и, что самое интересное, весь город поддерживал бунт. В нас стреляли дети, а женщины выбегали, обвязанные взрывчаткой, нам под ноги.

Две улицы мы обменяли на двадцать спецназовцев…

Кафе называлось «Квартал». Мы проходили мимо него, когда из окна затарахтел пулемет. Шмеля изрешетило пулями. В какой-то степени он прикрыл меня грудью, но и меня зацепило. Две пули принял броник. Третью он просто не выдержал. Она прорвалась в грудь. Я упал и потерял сознание.

Очнулся я почти сразу. Может, минут пятнадцать прошло.

Кафе полыхало.

Шмель не дышал. Я отполз в сторону, чтобы меня не зацепило, и сбросил с себя дырявый броник. Пуля прошила мясо и, на мое счастье, серьезного не задела, но ребята ушли. Тогда я распсиховался. Было обидно, что меня, раненого, оставили на поле боя. Я еще не знал, какая их ждала судьба.

Каждое окно лило на них свинец. Каждая дверь полыхала пламенем. В каждом кафе притаился человек с оружием, готовый умереть. А они шагали вперед, как раскаленный прут идет сквозь резиновую стену. Напряженно.

Они полегли вдоль трех последующих улиц.

Последнего спецназовца взяли живым и повесили прилюдно, транслируя казнь через спутник на орбитальную станцию.

Командиры с орбиты отдали приказ о вводе регулярных войск. Они не стали сжигать планету-город. Они нуждались в этом фермерском мирке. Но ввод войск требовал времени. Никто не думал, что в живых остался хоть один из «Кобры». «Кобру» списали.

А я остался живым. Живой в среде врага. Живой среди Крыс.

Я уполз в безопасное место. В полыхавшее кафе. Через которое смог попасть во внутренний дворик, где взобрался на чердак. Я отлеживался несколько часов. При помощи походной аптечки зашил рану и обмазал ее лекарством. Через два часа на месте шва красовалась красная полоса. Кожа срослась. Тогда я задумался.

Оставаться на чердаке, отлеживаться и ждать, пока меня найдут и прикончат… Это меня не устраивало. Я решил стать Крысобоем во тьме Крыс. Тем же вечером я выбрался на улицу.

Кафе потушили.

Жизнь потихоньку входила в свое русло.

Бунт когда-нибудь заканчивается. Все угнетатели болтаются на виселицах, и бунтовать-то вроде бы уже не надо. Бедные поделили богатство богатых, которых отправили в могилу. Осталось делать бизнес. Но у каждого свой бизнес. Бунтари стали налаживать свою жизнь, а я приступил к мести за друзей.

Я стал ночным странником. Благо, оружие у меня было. Я убивал каждого, кого видел на улице. Я щадил только женщин и детей. В этих пунктах я мог бороться с программой, которую вложили в меня врачи на станции.

Ночами я зачищал квартиры. Я звонил в дверь. Мне открывали, и я убивал. Когда не открывали, я стрелял через дверь. Я взламывал замки и проникал без приглашения. Я не думал, не знал, что я делаю. Я должен был исполнить это. Я не мог успокоиться, пока хотя бы один враг оставался жить. Впоследствии мне еще предстояло расплачиваться за все это на станции, но там мне помогли врачи.

Когда через неделю в город вошли войска, их встречали разлагающиеся трупы. Ни одного выстрела они не сделали. Не в кого было стрелять. А меня нашли в баре. Я в форме разлегся на полу и сосал пиво. Я притащил себе три бочонка, и к тому времени, когда меня обнаружили, на дне последнего плескались два глотка.

На орбитальной станции меня подлечили. Сняли психокоманду. Всерьез подштопали мозги. Врачи думали, что все в порядке, что я здоров, но все эти трупы стояли передо мной, висели на моей шее. Ведь это было моим первым делом. В спецназе дольше восьми операций не задерживаются. К тому же, если задуматься, эти бунтари в чем-то были правы. Они не были преступниками. Они лишь хотели справедливости, а когда не сумели ее добиться от местного правительства, взяли управление в свои руки. Это-то и не устроило боссов мира сего.

Я ушел из спецназа. Я поменял фамилию, чтобы никогда не забывать о своем первом деле. К тому же ребята из спецназа меня уже звали Крысобоем. Они считали, что мне это должно польстить.

Крысобой.

Я задумался над тем, чем мне в дальнейшем заняться, и выбрал себе профессию охотника. Я решил охотиться и уничтожать воистину тех, кто виновен. Карать. В этом я видел свое спасение. В этом я видел свою возможность оправдаться перед теми, кого я убил в мятежном городе.

Мне не по душе шоу, в котором погибают люди. Пойми, Ларс, я не хочу нового контракта. Мне он не нужен. Я уже задумался над тем, чтобы поменять планету. Не только на Земле цветет преступность. Существуют и другие места. Но я пойду на этот контракт по двум причинам. Во-первых, из-за тебя и Музыкантской. Не хочу вас бросать. Как-то классно у нас вместе получается. Во-вторых, деньги. Я слишком долго сидел в тюрьме и совсем обмелел. А ведь у меня есть семья. Я не живу с ними, но всегда помогал. Не живу уже лет тридцать. Но на меня они всегда могли рассчитывать. Да и мне бабки не помешают. Так что я решил, что еще один контракт мне не помешает. А после него хочу с сыном встретиться…

— У тебя есть сын? — удивился я.

— Да. Исайя. От одной француженки. Я даже не знаю, чем он сейчас занимается. Когда я сел, он заканчивал последний курс Оксфорда. Надо будет с ним встретиться. А в целом, я в твоем распоряжении, я чувствую, что тебе еще пригожусь, да и польза от этого будет, а не только нездоровое удовольствие, как от этих кровавых шоу.