— Я не была твоей. — Ненавижу тот факт, что мой голос срывается. — Ты даже сказал это той ночью. Я была слишком молода, помнишь?

Он смотрит на меня. Заглядывает в меня. Глубоко внутрь, где я не могу скрыть чувства к нему, которые тщетно пытаюсь спрятать подальше.

— Ты была слишком молода. Всегда слишком чертовски молода.

Мой рот опускается.

— Думаю, мы — классическая романтическая трагедия. — Это звучит так, как будто я принижаю то, что у нас было. Это не так, но я не знаю, что еще сказать. Облизываю губы. Его взгляд следует за этим движением. — Киллиан, — выдыхаю я, внезапно чувствуя себя неуютно оттого, что мы одни. — Это бессмысленно. Что сделано, то сделано.

Он поворачивается ко мне, но не приближается. Печенье исчезает. Как и пиво. Словно готовясь к битве, он встает во весь рост и спрашивает меня.

— Что, если все это, — он обводит рукой комнату, — можно отменить?

Я устала. Так чертовски устала от этого, снова и снова. Это вызывает у меня головокружение и тошноту. У меня подгибаются колени, и я прислоняюсь задом к спинке дивана. Смотрю в пол, изучая истертый паркет под босыми ногами. Он оригинальный. Ему почти сто лет. Потертый, но в хорошем состоянии. Однако его нужно перекрасить. Я поговорю об этом с Кэлом, когда он вернется домой. Я должна сделать это до того, как переехала сюда, но мне не терпелось вырваться из-под отцовского каблука.

— Маверик, посмотри на меня.

Я отказываюсь повиноваться. Не в этот раз. Мне не следовало впускать его. Давать ему пиво. Нужно сказать ему, чтобы он подавился этой гребаной печенькой. Черт.

— А что, если я не хочу, чтобы это было отменено? — Спрашиваю я, не глядя на него.

Если бы прямо сейчас мне было дано одно желание, использовала бы я его для этого? Вернулась бы и сделала бы Киллиана своим, стерев все страдания, через которые мы оба прошли? Неужели я предпочту оставить то, что строю вместе с Кэлом, ему? Три месяца назад я бы сказала «да». Однозначно. А сейчас? Этот ответ не так очевиден.

— Ты не это имеешь в виду.

Я перевожу взгляд на него.

— Почему ты женился на Джиллиан? И на этот раз никакого дерьма. Все, что ты когда-либо давал мне — это дерьмовые ответы. Я хочу настоящего. Правду. Ты ее любишь? Всегда любил ее? То, что у нас было — было реальным?

На его лице появляется ироничное выражение. Всякий раз, когда я спрашивала его об этом раньше, он оставался совершенно бесстрастным. Как гребаный резной кусок мрамора. Но теперь он действительно позволяет эмоциям просачиваться наружу.

— У меня никогда не было ничего более реального, чем то, что происходило с тобой. Ты настолько реальна, насколько это возможно, Маверик.

— Тогда почему? — я умоляю. — Почему ты бросил меня? Ради нее, из всех людей? — меня бы убило, если бы я увидела, как он разгуливает с кем-то другим, с кем угодно, но я бы скорее отгрызла себе руку, чем позволила ему быть с ней.

Он садится.

— Не надо, — рявкаю я. — Не садись. Не устраивайся поудобнее. Не делай ничего, только ответь. Блять. На вопрос.

— Который из них? — его рот дергается.

Он хочет выкрутиться. Что ж, он этого не получит. У него было более двух с половиной лет на это.

— На все. — Он не отвечает. Как и каждый раз раньше. Я уже вижу это в его глазах.

Он поднимает конверт, который бросил ранее на каминную полку. Тот немного сминается, когда он сжимает кулак.

— Не все так, как кажется, Маверик.

Еще больше вонючего бычьего дерьма. Я толкаюсь, чтобы встать и покончить с ним.

— Тебе нужно уйти, Шеп.

Он прожигает меня глазами.

— Я серьезно. Ты думаешь, что хочешь получить ответы, но иногда именно правда уничтожает, Мелкая, а не ложь. Я пытался защитить тебя всю свою жизнь, и это… Мне жаль, что я не смог защитить тебя от этого.

— Это ложь. Ты водил меня за нос всю мою жизнь. Держал на своем крючке, пока трахал других женщин, включая мою сестру. Ты сказал, что покончил с моим отцом, но вернулся из Флориды помолвленный и на две ступеньки выше по служебной лестнице. Господи, какой же я была наивной, когда не понимала, что ты делаешь. Ты не мог получить от меня то, что хотел, потому что мой отец не одобрил бы этого, поэтому ты перешел к дочери, которая могла бы это сделать.

Его челюсть напрягается вместе с каждым мускулом тела.

— Ты глубоко ошибаешься.

— Скажи мне, что ты не трахал нас с Джилли одновременно?

— Маверик…

Да…Именно так я и думала.

— Скажи мне, что я ошибаюсь, — требую я, чувствуя, как мое лицо краснеет от унижения. — Скажи… мне… что… я… ошибаюсь.

Его голова падает. Теперь он тяжело дышит. У меня болит грудь. Мне хочется плакать.

— Уйди. Пожалуйста. И больше так не делай. Я больше не могу этого делать. Если все так, как ты утверждаешь, то ты меня отпустишь.

Также, как я делаю с тобой.

Наши глаза встречаются, и мои колени слабеют от горя, которое я наблюдаю прямо перед собой, но не могу… просто не могу. Я нахожусь за пределами своей критической точки. По правде говоря, я уже сломлена. Мне нужен кто-то, кто снова соберет меня воедино, а не разорвет на неузнаваемые клочья.

— Пожалуйста, — прошу я, мои глаза наполняются слезами. Его тоже. — Ради меня, Киллиан.

Он сглатывает, долго и тяжело. Если комок в его горле похож на мой, я понимаю. Когда он проходит мимо, то хватает меня за руку и нежно говорит мне в щеку.

— Он никогда не будет любить тебя так, как я.

Его губы прижимаются к моей коже. Они теплые, мягкие. Они задерживаются. По моему лицу катится слеза. Я чувствую еще одну и думаю, что это может быть его. Он отпускает меня и идет к входной двери.

— Ты ошибаешься, — с болью говорю я его удаляющейся спине. — Он любит меня больше, чем себя. Хотела бы я сказать то же самое о тебе.

Это обидно. Но так и должно было быть. Мне больно. Ему тоже нужно причинить боль.

Он останавливается. Остается застывшим на несколько долгих мгновений. Его плечи опускаются, но он не оборачивается. Не спорит и не отрицает. Не знаю, как я к этому отношусь. А потом он исчезает. За его спиной тихо щелкает дверь, и не имеет значения, что сейчас только половина девятого.