Хотя Богдан понимал, что этого не может быть, ему почудилось, что в глубине маленького, нарисованного углем окна он видит трещину дневного отблеска. Проклятые неловкие пальцы – соломинка света так глубоко засела в серой штукатурке, что никак не удавалось выковырнуть ее оттуда.

IV

Если выглянуть искренне, можно поздороваться за руку со звездами, солнцем или дождем

– Что может быть для мастера хуже, чем невозможность заниматься своим ремеслом? – Видосав поднес свои умные руки к глазам товарища.

Весь последний месяц он говорил и говорил, словно хотел выпустить на свободу все свои слова, прежде чем расстанется с жизнью. Чтобы освободить как можно больше места, Богдан отступил в тишину, весь превратился в слух. Стремясь все рассказать как можно правильнее, Видосав прерывался только затем, чтобы приготовить свой чай из опущенного в воду отвеса и отпить глоток журчания. И сразу же снова возвращался к рассказу, время от времени рисуя на пустых стенах самые разные оконные проемы. В стенах камеры постепенно появлялись все новые и новые окна. Где-то после тысячного окна ученик сбился со счета.

– Подойди, не бойся! Из этого окна можно видеть леса, низины и речную дельту!

– Посмотри на это! Оно служит, чтобы разглядеть в небесах свод, по которому летают богоносные престолы, ангелы, похожие на колеса с пламенными спицами!

– Нет лучшего окна, чем это, распахнутое, когда хочешь увидеть красивую женщину! Если поглядеть на нее особым взглядом, она может зачать песню!

– Осторожно! Через это окно брось только один короткий взгляд, не то все зрение вытянет! Я называю его пустым, потому что оно обращено к славолюбию!

– Это окно для тебя просто трещина, а кому-то далекому оно служит зеркалом!

– Вот это, здесь, со скрипящими ставнями, пропускает только сквозняк из нижнего мира!

– Вон то, там, оно только кажется неказистым, но, если выглянуть искренне, можно за руку поздороваться со звездами, солнцем или дождем!

– Через это окно, если у тебя хватит упорства поднять девять занавесей и еще останется сила для бронзовой задвижки, можно рассматривать собственную душу!

– А сюда можешь класть яблоки прошлогоднего урожая, черенки для прививок и семена на будущий год.

Так Видосав учил Богдана. Каждое окно они открывали только после долгих расчетов соотношения высоты, ширины, площади и количества углов. Каждое было важным. Бойница – это всегда нечто большее, чем бойница, если возле нее ты встречаешься со своей доблестью. Так же и слишком роскошное, до всего жадное окно не принесет тебе славы, если ты видишь через него лишь свое тщеславие. Несмотря на окружавшую его тесноту, в которой не смогла бы укорениться никакая хорошая мысль, где паук тотчас же опутал бы своей сетью любую случайно залетевшую улыбку, где не хватало даже воздуха, чтоб положить его в головах, Богдану казалось, что он находится в волшебном пространстве, откуда до всего, даже самого далекого, можно достать, просто протянув руку.

– Видосав, когда ты вылечишься от бессонницы, заходи в мои сны. Мы строим там дом, может, ты сможешь нам помочь? – спросил Богдан перед самым выходом на свободу.

– Если когда-нибудь соберусь с силами, – ответил мастер печально. – И, кажется мне, это будет не скоро. Сплю я быстро, едва успеваю немного отдохнуть от яви. Но если смогу, почему бы и нет. А что там тебе нужно? Какие окна хочешь открывать? Ты птиц изучаешь. Наверняка тебе нужны такие, на которые будут птахи садиться. Это окна старого образца. Таких я давно не делал. Но как раз они получались у меня очень хорошо, иногда случалось – даже пугливые ласточки залетали в гостиную.

– Да, такие, – подтвердил Богдан. – Но мне бы, Видосав, еще хотелось, чтобы у нас были и такие окна, которые беспрепятственно простирают возможность видеть во времени.

– Кому я только что все объяснил?! – рассердился мастер. – Ты что, не понял?! Сегодня окна в оба настоящих времени заложены камнем. Повсюду. Прошлое и будущее, которые нам вроде бы доступны, тоже выглядят совсем не так, каковы они на самом деле. Все настолько перекроено и перестроено, что собственную мать не узнаешь. Говорят, что в последний раз окна всех четырех времен были собраны все вместе в Жиче, в Спасовой церкви, точнее, в келье святого Савы. Но ты должен знать – все они разбиты. Разбиты не только их ставни. И не только сами окна. Это не самое страшное. Разбито все, что через них было видно. Я так долго учу тебя смотреть сквозь время, а ты хочешь растратить в нем свою жизнь!

V

Отвес, мастер закрывал окна

В последний день заключения Богдана Видосав, встав с кровати, долго рылся в своей подушке и наконец вытащил отвес, единственное свое богатство. К предмету, состоявшему из засаленного шнурка и свинцовой слезы, он присовокупил еще и несколько слов:

– Я совсем не уверен, что мы еще когда-нибудь встретимся. Из-за бессонницы я не смогу во сне проделать длинную дорогу к тебе. Запомни все, что я говорил. Из множества окон, из миллиона нынешних окон так называемой яви, найдется, может, только одно, которое не обманывает. Ты узнаешь это настоящее окно, если приложишь к нему мой отвес. Только у такого окна вертикаль совпадет с линией отвеса. Ненастоящие окна всегда вставлены хоть чуть-чуть да криво. Бери, мне он больше не нужен, а тебе пригодится.

– А чай? Как же ты будешь делать свой чай? Чем будешь журчать в горле? Как сможешь заснуть без колыбельной? – удивился Богдан.

– Не важно. Главное, старайся, насколько сможешь, смотреть и говорить прямо. А мне, я чувствую, скоро потолок свалится на голову.

Богдан не знал, что сказать. Кроме того, Видосав повернулся к нему спиной. Окно за окном, ставня за ставней, вид за видом, соломинка света за соломинкой света исчезали под ногтями и ладонями мастера. Когда он стер последний рисунок, стены вокруг них замкнули однообразное серое пространство.

VI

В заключении, действительно

Оказавшись дома, Богдан решил первым делом испробовать простое устройство.

Он нетерпеливо размотал витую веревку, три раза дыхнул на свинцовую каплю, потом до блеска вытер ее накрахмаленной салфеткой.

Отвес он пристроил к обычному окну с двумя створками, которых вокруг много и которые испокон века показывают, с какой стороны рассеялись тучи, сколько появилось новых крыш, поселилась ли осень в каштановой аллее и что случилось на той улице, куда направляется столько прохожих…

И хотя Богдан был уверен, что нет ничего более правдивого, чем это окно, что все показываемое им совершенно бесспорно, шнурок со свинцовой слезой на целый угол зрения отклонился от деревянной рамы и всего, что эта рама годами представляла как несомненное. Уже полным ходом шла война, но через окно не было видно ничего из того, что происходило в действительности.

Обливаясь холодным потом, Богдан безмолвно колотил кулаками справа и слева от окна. Словно искал другое, заложенное кирпичом.