Под всеми, конечно, следует понимать именно Фесса Ференца. Шайтис не сомневался, что, если не случится чего-то непредвиденного, этот мерзкий Вольш Пинеску рано или поздно тоже пойдет в пищу. Наверное, Фесс не съел его до сих пор, потому что очень противно! При этой мысли Шайтис не смог сдержать ухмылку, хмурясь и морщась от боли. Нет, на самом деле, конечно, его удержало не это, а боязнь остаться без спутника в ледяных пустынях. Одиночество и скука! Видимо, гигант Фесс горячо нуждается в компании. Шайтис и сам за недолгое время пребывания здесь почувствовал, как на него давит пресс одиночества... Впрочем, так ли это?

Потому что, какими бы пустынными и безжизненными (если говорить о жизни с проблесками разума) ни казались эти края, Шайтиса не покидало подозрение, что разум здесь есть. Даже сейчас, когда он укрылся в ледяной берлоге и заслонил сознание от чужого вторжения, его аура вампира ощущала ни на минуту не прекращающийся звон присутствия... как будто чей-то глаз наблюдает, как он справляется с выпавшими ему на долю испытаниями. Возможно. Но ощущать или подозревать — одно, а убедиться — совсем другое.

Так что сейчас надо уснуть, позволить вампиру вылечить его, а потом уж заняться большой проблемой — проблемой выживания.

И небольшой проблемой — проблемой мести. Задраив свой мозг еще надежнее, Шайтис устроился поудобнее и только сейчас впервые почувствовал, что его начал донимать холод. Да, Фесс и Вольш правы: даже плоть Вамфира не может устоять перед таким холодом. И Керл Люгоц — лучшее тому свидетельство.

Шайтис смежил правое веко (левый глаз должен бодрствовать даже во сне), и тут что-то мелкое, белое и мягкое, на мгновение повисло перед его лицом, потом упорхнуло с еле слышным писком вверх и скрылось в незаметных складках льда. Но Шайтис успел разглядеть его. У этой крохотной махалки были розовые глаза, крылья-мембраны и сморщенное рыльце. Карликовая летучая мышь, кожан-альбинос! Это натолкнуло Шайтиса на идею.

В ближайшее время Вольш и Фесс будут заняты едой и, надо надеяться, малость отупеют от обжорства. Можно рискнуть. Он протянул сознание наружу и подозвал маленьких обитателей ледяного замка, которые не замедлили явиться. Сперва пугливые, они постепенно осмелели: сначала одна, потом другая, третья — мыши окутали его, сплошь укрыли мягким белым покрывалом. Целая колония этих созданий сгрудилась в ледяной нише.

И, согретый крохотными тельцами, он уснул...

* * *

Крохотные слуги Шайтана Нерожденного не только грели спящего Шайтиса, они продолжали следить за ним, как делали это с момента его появления. Под их наблюдение попали также Фесс Ференц и Вольш Пинеску; и еще Аркис Прокаженный, со своими рабами. Впрочем, рабы не зажились — когда в третий раз после его прибытия заалела над горизонтом полярная заря, оба были выпиты, а обескровленные трупы он упрятал во льду, про запас. Здесь же обитала пара лейтенантов Менора Страшнозубого, освободившихся от рабства со смертью Менора в битве за сады. Все они пришли сюда разными дорогами, и обо всех малютки-альбиносы добросовестно сообщили своему бессмертному хозяину, Шайтану.

Двое лейтенантов, бывших Странников, превращенных в вампиров Менором, были первыми из нового урожая изгнанников, прибывших сюда. Вконец загнав лучшего летуна своего хозяина, они сбросили его выдохшуюся тушу в соленое море на окраине Ледников и покрыли последние тридцать миль пешком. Шайтан заманил их поднимавшейся к небу струйкой дыма, и они явились, рассчитывая найти теплое пристанище. Да, там хватало тепла. В данный момент их тела медленно покачивались на костяных крюках, подвешенные к низкому потолку древней пещеры, вернее, пузыря в лаве на западном склоне вулкана. Туда вел проход из ледяной пещеры, обиталища Шайтана.

Эти лейтенанты оказались легкой добычей; они были не совсем вампиры — их разум и плоть были заражены, но они еще не стали Вамфири. Через сотню-другую лет с ними было бы сложнее справиться. Но их время кончилось здесь и сейчас. Кровь у них была красная и густая.

Что же касается четырех лордов Вамфири, тут приходилось быть осторожнее и выжидать. Надо дать им повоевать друг с другом, чтобы они истощили свои силы. Так диктовало благоразумие. Если бы Шайтан был молод (он с трудом мог вспомнить те времена), о, тогда все было бы по-другому! Его бы хватило на всех этих и еще четырех таких же. Но три с половиной тысячи лет — долгий срок. Приходится платить дань времени, и не только памятью. Всем прочим тоже. Это была... усталость? Если начистоту, даже его вампир устал! А кроме вампира в нем теперь мало что осталось.

* * *

Он не был болен, истощен, смертельно утомлен. Он просто устал. Выдохся. От неизменного холода, который периодически прорывался сквозь вулканическую лаву в самую сердцевину горы, даже в пещеры-пузыри здесь, в глубине, в самом низу. Устал от монотонного пустого существования, тянущегося в этих вечных, не имеющих возраста Ледниках.

Но не от жизни. Жить ему если и надоело, то не очень. Не совсем.

По крайней мере не настолько, чтобы объявить о своем существовании Фессу, Вольшу, Шайтису или Аркису Прокаженному! Если так уж хочется умереть, есть способы получше. Более того, теперь, когда здесь появились эти беглецы, жизнь будет вовсе не скучной.

Главное — этот Шайтис. Да, если учесть имя, возможно, это его шанс, возможность обрести новое существование. Это была давняя мечта Шайтана, и она до сих пор не увяла. Все вокруг постепенно становилось серым, бесцветным, но она оставалась ясной и яркой. Алой.

Мечта молодости: обновленная мощь, победное возвращение на Темную и Светлую стороны. Растоптать их, потом завоевать другие миры. Вера Шайтана, его убежденность в том, что такие миры существуют, поддерживала его все бесконечные годы изгнания, придавая цель существованию, наполняя его смыслом.

Но хотя мечта и осталась молодой и сочной, мечтатель успел постареть и несколько потускнеть — телом, не разумом. Человечья плоть Шайтана износилась, ее заменили иные субстанции; метаморфическая сущность вампира пополняла телесную нехватку, пока человечье начало не исчезло практически совсем, остались лишь рудиментарные, остаточные следы первоначальной плоти. Но объединенный разум человека и вампира был в сохранности; хотя многое было утрачено, кануло во времени, этот разум накопил огромный запас. Запас знаний и ЗЛА.

Это ЗЛО было бездонным, но Шайтан не был сумасшедшим. Ум и зло вовсе не исключают друг друга, скорее дополняют. Убийце нужны мозги — иначе он не создаст себе умное алиби. Идиот не изобретет атомное оружие.

Зло — это извращенное неприятие добра. В Шайтане оно достигло абсолюта. Его ЗЛО способно было поднести факел к вселенной и потом смотреть на пепел, находя, что он недурен! Он был Тьмой, антагонистом Света, даже, возможно, Первичной Тьмой, противостоявшей Первичному Свету. Вот почему он был отторгнут даже Вамфири. Но разве не помнил он — неведомо откуда взялись эти воспоминания, — что был уже однажды изгнан, когда-то давным-давно?

Кем же? Не Добром ли? Неким милосердным Богом? Не будучи сторонником теистической идеи. Шайтан все же мог допустить нечто в этом роде. Потому что как же ЗЛУ без ДОБРА? И потом...