Боли не было.

И бояться тоже было нечего.

Любовь жестоко воздает сторицей,

Страшней, чем ненависть, голод и смерть;

Глаза и губы у нее – голубицы,

А дыханье алчное, как смерть.

Алджерон Чарльз Суинберн (1837 – 1909). «Satia te sanguine»

Когда Крис и Кейт Медина начали зарабатывать деньги, они не позволили успеху изменить себя. И остались все теми же жестокими, самовлюбленными паразитами, какими были всегда. Вместо того чтобы переехать из своего домишки в Солфорде, они скупили целую улицу.

Поскольку никто не желал жить в районе, где кровь стекала в водосток, дома пошли по дешевке. Двадцать почерневших от копоти, стоящих встык развалюх за четыре куска. Братья снесли стены в трех из них и там поселились. Остальные семнадцать стояли пустые и заколоченные.

Преимущество заключалось в том, что у братьев Медина не было соседей. А потому любую машину, которую видели припаркованной на улице, забрасывали бомбами. Любой прохожий, которого видели на улице (за исключением, возможно, почтальона), считался законной добычей: можно оторваться. Когда братья нарушали порядок или тишину по ночам (а делали они это часто), никому в окрестностях не хотелось вызывать полицию. А если кто-то туда и звонил, то полицейские слишком боялись приезжать.

Братья Медина обожали устраивать тарарам. Они были из тех, кто запускает фейерверки без пяти полночь в Новый год, а потом еще раз – в час ночи и еще раз – в два, и так каждый час до утра. Они держали двух огроменных ротвейлеров, которые рычали и лаяли за полночь, пока их владельцы валялись на полу с испачканными кокаиновой пеной ноздрями. Когда затихали собаки, братья орали на своих подруг или друг на друга. Когда же им становилось скучно, они обходили свои владения, расстреливая фонари. А когда братцы были безнадежно под кайфом, то громили здания на собственной улице. Они устраивали издевательские суды, в ходе которых признавали свою собственность виновной в том, что принадлежит к рабочему классу, и ее расстреливали. Пока они щадили только те дома, где жили сами, но вопрос, когда и они встретятся с нарядом расстрела, был лишь делом времени.

Всякий раз, когда они куда-нибудь отправлялись, Крис садился за руль, а его старший брат опускал стекло, чтобы орать непристойности всем встречным и поперечным.

Отправившимся на пробежку (Ты, бегущая сволочь!)

Толстякам (Ты, жирная сволочь!)

Девкам, которых хотели трахнуть (Ты, блядская сволочь!)

Девкам, которых не хотели трахать (Ты, гадская сволочь!)

Женщинам в сари (Ты, желтопузая сволочь!)

Людям в инвалидных креслах (Ты, безногая сволочь!)

Женщинам средних лет (Ты, менструальная сволочь!)

Женщинам среднего класса (Ты, упитанная сволочь!)

Тем, кто выглядел смертельно больным (Ты, дохлая сволочь!)

Старикам (Ты, слюнявая сволочь!)

Братья Медина считали, что могут говорить что угодно кому угодно и не бояться услышать что-то в ответ. В большинстве случаев это соответствовало истине. Но плевать на ботинок Злыдню? Это было большой ошибкой.

* * *

Принадлежавшая братьям Медина улица называлась улицей Засранцера. Подходящее название для проезда, забрызганного и заполненного всеми мыслимыми разновидностями человеческих и животных отбросов. Даже не имея карты, Злыдень без труда нашел бы братцев.

Одет Злыдень был в длинный черный плащ. За поясом брюк у него устроились парные "ругер магнумы", а еще короткий нож с широким лезвием в боковом кармане. На улицу Засранцера он прибыл без шума и помпы – чтобы ознакомиться с географией поля битвы. Улица Засранцера располагалась в конце квартала. С юга убегали в обе стороны несколько идентичных шоссе, на севере тянулась огромная заскорузлая от собачьих какашек свалка, где Злыдень заплатил двум подросткам по двадцатке каждому, чтобы они охраняли его машину, и пообещал дать еще столько же, если, когда вернется, у нее еще будут колеса.

Злыдень настороженно пересек Засранцера. Посреди мостовой стоял на страже толстый "умник". За ним прямо на улице танцевали веселящиеся гости, вопили и визжали в отчаянной попытке убедить себя, что отлично развлекаются. Когда Злыдень проходил мимо, "умник" сплюнул наземь. Не отреагировав, Злыдень свернул в ближайший переулок. Стекла в домах подрагивали от шума.

С порога одного дома к Злыдню обратился какой-то старик в жилетке:

– Два раза в неделю у нас эта свистопляска! У меня жена не встает с постели. Лежачая, черт побери! Я обращался в службу охраны здоровья. Думаете, они что-нибудь сделали? Ни хрена!

Злыдень вежливо кивнул, вернулся по своим следам и стал наблюдать, как толстый "умник" пропускает такси, набитое новыми гостями. Когда машина отъехала, Злыдень ему свистнул. Толстяк свирепо уставился в ответ:

– Чего тебе?

– Как называется столица Дании? – спросил Злыдень.

– Чего?

– Вопрос школьного уровня, – спокойно объяснил Злыдень. – Назови столицу Дании.

"Умник" сделал шаг в его сторону.

– А пошел ты! Павлин хренов!

– Не знаешь ответа, так и скажи.

"Умник" надвигался, а Злыдень отступал в переулок.

– Как насчет Голландии? Столицу Голландии-то ты назвать можешь?

"Умник" занес ногу для удара. Даже почти попал. Злыдень почувствовал ветерок у коленки.

Не успел нападающий восстановить равновесие, как Злыдень шагнул вперед, загнал ему в трахею нож и повернул. "Умник" пошатнулся, губы у него зашевелились, словно он пытался что-то сказать. Фонтанчиком хлынула кровь.

– Говори, а не плюйся, – посоветовал Злыдень.

Жертва устало опустилась на колени и прилегла. По телу прокатилась серия сейсмических толчков, потом все стихло.

Он умер как жил. Бессмысленно.

* * *

Кейт Медина был в своей комнате с двумя малолетними вонючками. Музыка орала так, что гудел пол. Девчонкам полагалась устроить Кейту представление. Кейт велел им надеть корсеты, трусики с оборками, чулки и подвязки и одолжил чудовищных размеров вибратор. Но малолетки напоминали скорее двух умственно отсталых кассирш из супермаркета, которые пытаются использовать на что-то огурец, но не знают, что с ним делать. Было совершенно очевидно, что никакие они не лесбиянки и вообще сомнительно, что они вообще хотя бы сдали экзамены на шлюх. Пока их потуги выглядели настолько жалкими, что у Кейта даже не вставало.

Разумеется, возможно предположить, что отсутствие энтузиазма объяснялось горкой кокаина на трюмо. Раз в несколько минут Кейт возвращался нюхнуть еще. Вот в чем беда с коксом: только он поднял тебя за облака, настолько, что в следующей дозе уже нет смысла, а через секунду уже тащишься за новой.