— Господин… господин, — услышал я за спиной тихий голосок. Я пришел в себя, как от хорошего удара по башке. Обернувшись, я увидел девчушку, которая бежала ко мне, шлепая кроссовками по лужам. На ней были голубые треники и желтая майка с надписью «Мамочкин поцелуй».

— Что такое, сладенький мой пончик? — спросил я, чуть не опустившись на одно колено, чтобы заглянуть ей в глаза. Она рассмеялась — то ли ее рассмешил «сладенький пончик», то ли вид дурака под дождем.

— У меня для вас сообщение, — деловито сказала она. Я уже понял, что она одна из «яичек» дома. Лет восьми, не больше.

— Тогда я надену хорошие уши, — сказал я и изобразил пантомиму, которой научился у уличного факира в Джакарте: сунув руку в карман, достал «новый» комплект ушей. Обычно детям это нравится, но девчушка лишь вздернула бровь. Непробиваемый зритель.

— Вы готовы? — спросила она.

— Давай.

— О'кей. — Глубоко вздохнув, она закатила глазки. — Рэй сказала мне сказать вам, что она вас помнит, вы были джентльмен, а она тогда была всего лишь майко, но сейчас она гейша и вам надо с ней повидаться.

Рэй… Рэй. В последнее посещение я видел лишь двух майко — обе удивительные, не по годам развитые маленькие оторвы, особенно соблазнительные, потому что к майко нельзя даже прикоснуться. Одна меня особенно привлекла. Как бы не от мира сего, все рассеянно смотрела куда-то в угол. Некоторые женщины при таком поведении сошли бы за дурочек, но другим оно добавляет таинственности. Плюс макияж и наряд гейши. Интересно, это и была Рэй?

— Хорошо, — сказал я девчушке. — Спасибо.

— Это еще не все.

— Говори.

— Она сказала, что другая леди, та, о которой вы спрашивали, она знает, где она. И она написала вот это и велела отдать вам. — Девчушка протянула мне аккуратно сложенный листок. Я сунул его в карман. — Вы прочитаете? — спросила девочка и озабоченно сморщила лобик.

— Всенепременно. Но сначала я хочу тебе кое-что дать. — И я протянул ей завернутый подарок.

— Это что?

— Ты умеешь писать? — спросил я.

— Я же не тупая, — хихикнула девчушка.

— Очень хорошо. Здесь книжки, в которых можно писать. Можешь записывать то, что делаешь каждый день, или придумывать истории, рисовать картинки — в общем, все что захочешь.

Она без особого интереса посмотрела на коробку. По-моему, она надеялась, что в коробке тамагочи или мобильный телефон.

— Ладно, — сказала она наконец. — Пока. — Развернулась и, петляя, направилась к дому. Я смотрел, как она уходит, вертя коробку в руках, чтобы рассмотреть получше, а затем сует подмышку, точно футбольный мяч.

Когда-нибудь она станет гейшей, а я стариком. А пока будущее хранило непонятно что, которое вполне могло оказаться ничем.

В записке говорилось:

Маюми

Клуб «Ананас»

В Понтотё

Подпись простая и элегантная: «Рэй».

Никогда не поверю, что Маюми оставила мир гейш. Я еще раз осмотрел визитку. Смотреть, правда, особо не на что. Оставалось только поехать в клуб «Ананас» в надежде, что Маюми там.

Что удивительно, водителем такси оказался тот же кореец, который недавно меня высадил. Что еще удивительнее, эти полчаса спустя он меня не признал. Снова спросил, не англичанин ли я, похвалил мой японский. На сей раз, однако, он обошелся без антигрупповой риторики, а попытался втянуть меня в дискуссию о сомнительном решении провести Кубок мира 2002 одновременно в Японии и в Южной Корее. Он сказал, что это демонстрирует невежество Запада в азиатских делах. Как будто для них что одна, что другая страна — все едино. Если они ждут, прибавил он, что Кубок мира эти страны подружит, то будут сильно разочарованы. Я держал свое мнение при себе и радовался, что ехать недалеко. С каждой милей на счетчике я все больше ценил молчание Синто.

Я вышел из такси и всего за несколько минут нашел клуб «Ананас». Крошечное заведение на извилистой улочке, похожее на домики в районах Гиона, но залитое неоновым светом. Даже тротуар электрически мерцал огнями в лужах.

Заведение являло собой гавайский кошмар. Гирлянда «хула» с подсветкой висела над баром, как рождественские огни на Планете Китч. Пять столиков, покрытые ворсистыми юбками из искусственной травы, выглядели как миниатюрные плакучие ивы. В столь ранний час в баре сидело лишь несколько человек за угловым столиком. Почти не разговаривая, они потягивали напитки из суррогатных кокосовых скорлупок.

Я занял место в конце стойки. Мелодия гавайской гитары вспенивалась барашками, плыла в воздухе, как из далекого тропического рая. Ко мне вальяжно приближалась барменша. Ее бедра покачивались, точно листья пальм в холодном бризе. На ней была травяная юбочка, а цветастый лифчик готов был слететь по первому зову. Года двадцать два максимум.

— Что я могу для вас сделать? — проворковала она. Я думал было спросить, где тут ее можно сделать, и содрогнулся. Всегда ненавидел этот каламбур, и к тому же он непереводим.

— Что они пьют? — спросил я, кивнув на группу в углу.

— Пинья-коладу, — ответила она и перегнулась ко мне через стойку. Я украдкой взглянул на ее груди. Ложбинки, безусловно, интересны, я давным-давно с этим смирился. Я не таращился и старался не задерживать взгляд, но не посмотреть не мог. Биология.

— Как вы его готовите? — спросил я.

— Как захотите.

— Я люблю крепкий. Крепкий, но сладкий.

— Я знаю, как вы любите, — протянула она. — Немного рома. Кусочек сочного ананаса. Пару капель вкуснейшего кокосового молока.

— Вы жмете молоко из кокосов вручную?

— Можно и так, — ответила она.

— Хорошее начало.

— Конечно. Но сначала мне надо расколоть орех. Я беру железный молоток и бью им со всей силы. Бац!

— Ух.

— Орех не всегда раскалывается с первого раза. И мне приходится колотить по нему молотком снова и снова. Бац! Бац! Бац!

— Пожалуй, я лучше пивка выпью.

— Как хотите, — лукаво улыбнулась она. Я пронаблюдал, как она, виляя задом, продефилировала к холодильнику. Когда она его открыла, ее тело обдало облаком холодного пара, и ладные плечи пошли гусиной кожей.

Сара временами ловила меня на том, как я пялюсь на женщин, но даже она перестала мне выговаривать, когда я рассказал ей про опыты на шимпанзе: ученые доказали, что мужская сексуальность визуально ориентирована, и ничего с этим не поделаешь. В конце концов Сара вздохнула и сказала: «Хочешь быть гориллой — будь гориллой». Шимпанзе — не гориллы, но, наверное, она имела в виду другое.

Барменша накачала пиво так, что оно взошло обильной пеной. Вдруг две ладошки закрыли мне глаза. А я-то как раз вовсю наслаждался зрелищем.