Прорываясь через Невидово, как через линию фронта, капитан Криницын был уверен, что быстро догонит советские части и будет направлен на воссоединение со своим батальоном. А там уж, куда пошлют. Однако все оказалось значительно хуже. Преодолев Кузявины болота в противоположном от границы направлении, Криницын понял, что даже если его бойцы отрастят себе крылья, то вряд ли сумеют догнать отступающую Красную армию. То ли двигались они слишком медленно, то ли просто не в том направлении, но очень быстро стало понятно, что фронт находится не позади и даже не рядом, а где-то далеко впереди. И его надо догонять.

Дело осложнялось тем, что, потеряв в первые дни войны связь со штабом армии, Криницын плохо представлял как местонахождение линии фронта, так и скорость продвижения немецкой армии. О последнем он мог судить только по сведениям, полученным от местных жителей, но и эту информацию добыть было нелегко, поскольку как раз это направление было похоже на какой-то узкий коридор, где немецкие части никак не проявляли себя, двигаясь по флангам.

Через пару дней счастье улыбнулось капитану. На них случайно налетел догонявший свою часть и, видимо, слегка сбившийся с пути немецкий мотоциклист. Никакой информации от него получить не удалось, поскольку рядовой Захарченко, услышав стрекот мотора за спиной, развернулся и точным выстрелом прострелил немцу голову. Сначала капитан чуть было не избил Захарченко за самоуправство, но потом подумал, что мотоцикл – приобретение в чем-то не менее ценное, чем невредимая голова немца. Криницын немедленно бросился составлять донесение в штаб, доставить которое на мотоцикле мог бы все тот же Захарченко – заодно искупит свой проступок героическим пересечением линии фронта. Составлять донесения капитан умел, однако одно дело – всякие там учения или даже позиционная война, и совсем другое – такое вот беспорядочное драпанье и неразбериха. Тут ведь чуть что, обвинят в пораженчестве. Немного подумав, Криницын написал следующее: «22 июня 1941 года, находясь в районе речки Черныш и колхоза «Ленинский» на совместных учениях с пограничным отрядом под командованием майора Щупина, четвертая мотострелковая рота под моим командованием вступила в неравный бой с немецкими бронетанковыми частями генерала Маркса. 23 июня 1941 года после ожесточенных боев и понеся серьезные потери, четвертая мотострелковая рота отступила, оставив противнику деревню Невидово. В результате продолжительного и кровопролитного боя было уничтожено и захвачено несколько единиц вражеской военной техники, а также обезврежена сеть диверсантов. Жду дальнейших приказаний. Командир четвертой мотострелковой роты, капитан Криницын».

Под уничтоженной и захваченной вражеской техникой капитан подразумевал автомобиль с порезанными покрышками и отобранный мотоцикл, под диверсантами тех, кто устанавливал радио. В общем, небольшая толика правды, чтоб не слишком завираться.

Пакет с донесением он вручил Захарченко и приказал особо не болтать в штабе насчет их действительных «заслуг».

– И пулей обратно! – прибавил Криницын, после чего крепко обнял своего «адъютанта». – Не подведи, Степан.

– Есть не подвести! – откликнулся Захарченко и, болезненно скривившись, выскользнул из рук капитана, но не потому, что стеснялся мужских объятий, а потому что тот наступил ему на ногу, как раз в район ноющей мозоли.

– Ступай, – сказал Криницын. – В случае плена донесение приказываю уничтожить.

– Разрешите взорвать себя, товарищ капитан! – выкрикнул Захарченко.

Криницын поморщился.

– Ты, Степан, часом, не болен, что все норовишь себя на тот свет отправить?

– Никак нет, товарищ капитан!

– Ты ж деревенский. Сибиряк. Где твое здоровое жизнелюбие, мать твою?

– За Родину! За Сталина! – неуверенно выкрикнул Захарченко.

– Ладно, – устало махнул рукой Криницын. – Иди. Мы двинемся в сторону села Подгорки. Послезавтра будем на месте. Если что, ищи нас там. И еще это… шибко в штабе не болтай. А то у тебя талант херню городить. Пакет отдашь – и обратно. Но вообще смотри по обстоятельствам – еще неизвестно, сколько будешь до штаба добираться.

Капитан понимал, что если штаб этот и существовал в природе, то знали о нем только в Москве, да и то не факт. Но рискнуть стоило. Захарченко кивнул, вскочил на мотоцикл и унесся в коричневом облаке пыли. Криницын же стал собирать остатки роты.

До цели Захарченко, как ни странно, добрался быстро и без приключений, не встретив по дороге ни единого немца. На самом деле ему просто повезло, ибо, сам того не подозревая, он догнал отступавшую часть под командованием генерала Голубева, временно расположившуюся в селе Хворино. Захарченко шестым чувством нашел генерала и отдал ему пакет. Голубев, впрочем, и сам толком не знал, что делать и куда двигаться, но донесение Криницына прочитал. Прочитал и задумался. Надо бы ход ему какой-то дать, приказать что-то, но попробуй тут разберись. Вокруг бардак, левая рука не знает, что творит правая, никто ни за что не отвечает. Он растерянно похлопал гонца по спине.

– Ну что, боец, жарко было?

– Да уж, товарищ генерал. Пока ехал, так семь потов сошло по такой-то погоде. Подмышки, извиняюсь, хоть выжимай.

– Да я не про сейчас, я про бой в Невидове. С частями генерала Маркса.

Несмотря на свою природную тугодумность, Захарченко сразу смекнул, что капитан наплел в донесении с три короба, и потому тут же забыл про наказ не трепаться.

– А то! Мы ж до последнего патрона, товарищ генерал. Немец-то прет ого-го. Тут тебе и танки, и самолеты, и артиллерия. А мы ж без поддержки. Бьемся за это Невидово, гори оно синим пламенем, потому что плацдарм. Плацдарм важный. Товарищ капитан мне так и сказал, мол, здесь, Степан, не судьба деревни решается, а судьба Родины нашей. И ежели прикажет она нам взорвать себя, чтобы побольше врагов с собой унести, то мы безо всяких там сомнений и раздумий рванем чеку у себя под гимнастеркой. И я ему говорю, что, мол, товарищ капитан, об этом ведь только мечтать можно, чтобы взорвать себя за Родину и за Сталина. И разве ж товарищ Сталин, будь он рядом с нами, не взорвал бы себя за Родину и за Сталина…

– Ну ладно, ладно, – смущенно перебил разошедшегося Захарченко генерал, поскольку невольно представил Сталина, взрывающего себя во имя самого себя, и это показалось ему перебором. Затем нахмурился и принял вид серьезного государственного мужа. – Если плацдарм такой важный, так оставлять его никак нельзя. А? Боец Красной армии? Или как?

– Никак нельзя, – растерялся Захарченко.

– Вот видишь, – задумчиво цокнул языком генерал. – Значит, брать его надо. Вышибать немца к чертовой матери. Где сейчас находится четвертая мотострелковая?

– Должны к завтрему в село Подгорки подойти. Только там осталось-то всего ничего. Не рота, а смех один.

– Понятно. Значит, сделаем так. У меня тут есть кое-какой народец. Пошлю его к вам в Подгорки для пополнения боевого состава и, так сказать, формирования роты. Командует ими лейтенант Муха. А ты их и проведешь в Подгорки. План ясен?