И она начала читать.

5

Боюсь, если я буду описывать все так подробно, мне просто не хватит места. Нам запрещено вести переписку и иметь при себе бумагу. Сразу по прибытии на объект, который работающие здесь сотрудники в разговорах между собой называют «Хрустально небо», майор Пригоров, бдительно следящий за соблюдением режима секретности, отобрал у нас все блокноты, авторучки и даже отдельные листки. Тетрадь, в которой я веду записи, я попросту выкрал у Шерстнева, будучи уверенным, что он не доложит о ее исчезновении командованию объекта, так как приказ сдать бумагу в равной степени касался и его.

Перехожу к главному. Уже на второй день я столкнулся с необъяснимым, хотя и не связал этот факт с находящимся на объекте иноземным существом. А случилось вот что. Рядовой Алымов, находясь в карауле, наступил на спираль режущей колючей проволоки. При этом он разрезал себе ботинок и ступню прямо до кости, и мне пришлось отправить его в лазарет. Уверен: еще не было случая, чтобы режущая кромка «егозы» вспорола подошву армейских берцев и нанесла столь глубокую рану. Позже я обратил внимание, что лезвия одноразового бритвенного станка, которым я пользовался уже три недели и давно собирался выбросить, с каждым днем становятся все острее. Дошло до того, что станок начал срезать щетину вместе с кожей, а любое неосторожное движение вызывало глубокий порез, и мне таки пришлось избавиться от бритвенного станка. Окончательно меня добил сержант Гасников, обнаруживший, что его штык-нож с легкостью перерубает тридцатимиллиметровый черенок деревянной швабры. По примеру Гасникова остальные солдаты проверили свои штык-ножи. Результат Гасникова никто превзойти не смог, но все без исключения отметили, что их клинки стали намного острее.

Следующий феномен произошел буквально на моих глазах. В тот день я командовал караулом, а майор Пригоров явился с проверкой. При нем младший сержант Тимофеев от волнения или по какой-то другой причине нарушил последовательность действий при перезарядке оружия и произвел случайный выстрел. При этом выпущенная им пуля пробила пулеулавливатель, внешнюю стену караульного помещения и унеслась в тайгу. Пораженный этим фактом, Пригоров повторил опыт, произведя второй выстрел в пулеулавливатель. Результат выстрела оказался тот же. Позже по распоряжению Пригорова и под его непосредственным контролем я со взводом отстрелял все выданные нам автоматы, каждый из которых во время стрельбы показал исключительную огневую мощь. При этом эффективность огня оказалась сопоставима, а по отдельным показателям даже выше, аналогичных характеристик крупнокалиберного пулемета. Никаких объяснений этому феномену Пригоров не дал, лишь приказал соблюдать максимальную осторожность при обращении с оружием.

Прилетевшая на объект на следующий день военврач Крайнова была более откровенна. Она сообщила, что улучшение характеристик оружия ученые связывают с исследуемым организмом, который даже после гибели каким-то образом благотворно влияет на окружающие предметы. На мой вопрос, уверена ли она, что существо мертво, Крайнова ответила, что это не вызывает сомнения, так как многочисленные опыты и эксперименты не выявили у него какой-либо биологической активности, за исключением слабых остаточных электротоков.

Не знаю, что обнаружили или, наоборот, не обнаружили ученые, но только эта тварь, организм, существо влияет не только на предметы, но и на людей. Я только никакие могу понять, почему этого никто не замечает. Началось с того, что двое часовых во время ночной смены пожаловались на невыносимые головные боли. Я заменил их другими караульными и отправил в лазарет, поставив в известность капитана Шерстнева, так как майор Пригоров в тот день отсутствовал на объекте. Уже через час больные вернулись обратно, заявив, что с ними все в порядке: боли прошли, и вообще они чувствуют себя превосходно. При этом оба солдата были подозрительно радостны и возбуждены. Я предположил, что это результат действия полученных ими медицинских препаратов, однако солдаты отрицали, что принимали какие-либо медикаменты.

Следующий случай переполошил весь взвод и не на шутку напугал меня. На утреннее построение не явились трое бойцов. Перепуганный дневальный сообщил мне, что они спят в своих кроватях и он не может их разбудить. В казарме я действительно обнаружил трех лежащих в кроватях солдат, которые выглядели, скорее, не как спящие, а как умершие. Бледная кожа, отсутствие дыхания и никакой реакции, когда я пытался привести их в чувство. Однако через минуту или около того все трое пришли в себя. При этом они не смогли объяснить, что с ними произошло, так как попросту не помнили этого. Я доложил о случившемся Пригорову и Шерстневу, но те не предприняли абсолютно никаких действий, будто ничего особенного и не произошло. Вероятно, они считают: раз очнувшиеся бойцы выглядят здоровыми, значит, с ними все в порядке. Но я уверен, что это не так.

Ночью я проверил казарму. Увиденное поразило меня. Треть, если не половина, бойцов находилась в невменяемом состоянии: одни лежали с широко открытыми глазами, но при этом ничего не видели вокруг, другие беззвучно шевелили губами, третьи конвульсивно дергались и выгибались на своих койках. Но самое жуткое то, что вызванный мною дневальный ничего этого не заметил. Я подвел его к кровати бьющегося в корчах бойца, а он только переводил с меня на солдата недоуменный взгляд.

Сейчас я думаю: может быть, дневальный только изображал недоумение. Но это значит… Я понятия не имею, что это значит.

6

Приходится писать урывками, так как я вынужден скрывать свое увлечение и от начальства, и от подчиненных. Мне даже пришлось сделать тайник под полом, куда я прячу свой дневник, который из желания выговориться превратился в потребность и даже обязанность. Без возможности записывать свои наблюдения я бы, наверное, сошел с ума. Порой мне кажется, что я на грани помешательства. Или уже за ней. С некоторых пор я стал замечать, что солдаты моего взвода как-то странно смотрят на меня. Это не страх, не подозрение, а что-то другое. Больше всего эти взгляды похожи на удивление. Они смотрят на меня так, будто всякий раз видят меня впервые. И еще одна вещь не дает мне покоя. Не знаю, как это лучше объяснить. Даже когда я отдаю простейший приказ, например поправить форму или подтянуть ремень, бойцы на секунду или на две задумываются и уходят в себя. Со стороны это выглядит так, будто они вспоминают, как это сделать… Опять нестерпимо болит голова. Это случается всякий раз, когда я беру в руки дневник. Придется прерваться.

7

Со мной явно что-то происходит. Я или схожу с ума, или теряю память. Только что перечитал свои записи и понял, что не знаю рядового Алымова, который, по моим собственным словам, поранил ногу о колючую проволоку. У меня во взводе нет такого бойца, и никто из опрошенных мною солдат и сержантов его не знает. Даже фамилию не слышали. Я не поленился и пересчитал хранящиеся в пирамиде автоматы – ни одного лишнего. Нужно скорее написать об аварии на испытательном полигоне, пока я еще помню подробности.

Полигон начали строить после того, как обнаружилось, что наши автоматы обладают огромной огневой мощью. Мой взвод тоже принимал участие в строительстве. Мы расчищали территорию за внешним ограждением объекта – вырубали мешающие обзору деревья и кустарники, а потом готовили насыпь для узкоколейки, протянувшейся от бункера до полигона. Пока готовился полигон, спецы вместе с еще одной группой ученых, прилетевших на объект за неделю до испытаний, колдовали над чем-то в бункере. В день испытаний я командовал оцеплением полигона, поэтому все случившееся произошло у меня на глазах. Утром, едва рассеялся туман, спецы выкатили на полигон платформу, на которой лежало что-то, напоминающее авиабомбу без хвостового стабилизатора. Устройство сняли с платформы и перенесли в специально вырытый котлован. По тому, как спецы бережно с ним обращались, и по тому, как аккуратно двигал стрелой автокрана крановщик, когда снимал предмет испытаний с платформы, я понял, что это действительно бомба, боеголовка ракеты или другой боеприпас. Потом все участники испытаний спрятались в блиндаж, объявили десятисекундную готовность, и из установленных на полигоне динамиков пошел обратный отсчет. Счет дошел до нуля, но на полигоне ничего не изменилось. Еще примерно час конструкторы совещались между собой, после чего к бомбе отправилась команда саперов, которую возглавил один из конструкторов. Они расположились примерно на полпути между блиндажом и котлованом, направив вперед управляемого механического робота. Едва робот добрался до края котлована, грянул взрыв. Сначала я увидел, как на полигоне вздыбилась земля. На месте, где располагался котлован, в небо взметнулся столб из песка и камней, потом я ощутил сильный толчок, идущий из-под земли, и уже затем меня сбила с ног взрывная волна. Я ни на секунду не терял сознание, но когда снова взглянул на полигон, то не узнал открывшуюся передо мной местность. Срубленные нами деревья и ветки кустарников, которые мы свалили в кучи, чтобы потом сжечь, оказались полностью засыпаны серой, похожей на пепел землей. Один рельс узкоколейки сорвало со шпал и изогнуло наподобие рыболовного крючка с торчащим в небо острием. Гусеничного робота саперов взрыв отбросил на край полигона. А сами саперы, все шесть человек, и сопровождавший их конструктор попросту исчезли. Их останки искали по полигону этот и весь следующий день, но нашли лишь несколько обгоревших фрагментов.