Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Что это? — подумала она. — Это ничто. Перед тем как стать вампиром, я такой не была. Что же это такое? Невозможно же. Это не человек. Человек не может за пару секунд обратиться в прах. Что это такое?»
Джоди сняла носки и тоже их вытряхнула.
«Какое-то блядское волшебство, — подумала она. — Про это не написано в книжках Томми. С таким не поэкспериментируешь в ванной. Это неестественно, и чем бы я ни была, это тоже неестественно. Вампир — волшебство, не наука. И если так случается всякий раз, когда вампир убивает, как же полиция находит трупы? Почему у меня в морозилке этот дядька?»
Джоди надела носки, обулась и двинулась дальше. Светало, и она прибавила шагу, посмотрела на часы — и побежала. У нее вошло в привычку проверять по календарю время восхода каждое утро, чтобы рассвет не застал ее далеко от дома. За пять лет в Городе она выучила улицы, но если тут бегать, нужно понимать все про переулки и задворки. Нельзя, чтобы видели, насколько быстро она движется.
На бегу в голове у Джоди звучал голос. Ее собственный, однако — не ее. То был голос, не выражавший словами то, что ей сообщали чувства, однако Джоди его понимала. То был голос, который велел ей прятаться от света, защищаться, драться или драпать. Вампирский голос.
— Убивать — твоя суть, — говорил вампирский голос.
Но человеческое в ней восставало.
— Нет! Я не хотела его убивать.
— Ну его на хуй. Все так, как должно быть. Его жизнь — наша. Тебе же от этого хорошо, правда?
Джоди перестала сопротивляться. Ей и впрямь было хорошо. Она отпихнула в сторону человеческое в себе, и всю ее захватил хищник. Она побежала наперегонки с солнцем спасать свою жизнь.
Ник Кавуто расхаживал вокруг мелового контура тела так, словно примеривался сыграть с трупом в насильственные классики.
— Знаешь, — сказал он, глядя на Риверу, пытавшегося не пустить журналиста за желтую ленту вокруг места преступления, — этот парень меня злит.
Ривера извинился и отошел от журналиста к напарнику и трупу.
— Ник, ты бы потише? — прошептал он.
— Этот жмур мне жизнь осложняет, — сказал Кавуто. — Я бы предложил его пристрелить и отобрать бумажник. Простая огнестрельная рана, мотив — ограбление.
— У него не было бумажника, — сказал Ривера.
— Вот видишь — ограбили. Серьезная потеря крови от огнестрельного ранения, а шею сломал, когда упал на землю.
Журналист навострил уши.
— Так это было ограбление?
Кавуто зыркнул на него и положил руку на свой «тридцать восьмой».
— Ривера, что скажешь насчет убийства-самоубийства? Вон тот писака грохнул этого парня, а потом застрелился сам? Дело закрыто, можно идти завтракать.
Журналист попятился от желтой ленты.
К трупу подступили два помощника криминалиста — они толкали каталку с мешком для трупов.
— Вы тут закончили, ребята? — спросил один у Кавуто.
— Ну, — кивнул тот. — Увозите.
Криминалисты расправили мешок и погрузили на него тело.
— Эй, инспектор, а книжку будете приобщать?
— Какую еще книжку? — Ривера развернулся к ним. На меловой черте вместо трупа теперь лежала книга в бумажной обложке — Керуак, «На дороге». Ривера натянул белые нитяные перчатки и вытащил из кармана пиджака пакетик для улик. — Вот, пожалуйста, Ник. Парень был читатель-лихач. Свернул себе шею на особо глубокомысленном абзаце.
Джоди мельком глянула на неуклонно светлеющее небо и перешла на рысь. До дома оставался всего квартал — она успеет задолго до восхода. Джоди перепрыгнула мусорный контейнер — просто так, — затем поскакала по груде наваленных ящиков, как полузащитник сквозь поверженных игроков противника. Прилив свежей крови сделал ее сильнее, быстрее, проворнее в ногах, тело ее двигалось, уворачивалось от преград и скакало само по себе — без единой мысли, сплошь идеальное равновесие и плавное движение.
Спортсменкой она никогда не была. Играть в мяч ее звали последней, по физкультуре твердая тройка, а стать черлидером она могла бы только в какой-нибудь другой жизни — не той, где она застенчива, где у нее заплетаются ноги, а чувство ритма — как у типичного продукта кровосмешения арийцев. Теперь же Джоди наслаждалась всяким движением и своей силой, даже когда инстинкты вопили, чтобы она пряталась от света.
Голоса полицейских она услышала, еще не видя синих и красных мигалок на их машинах — лишь отсветы мигали на стенах переулка. Страх сжал ей мышцы, и Джоди чуть не упала на бегу.
Она осторожно прокралась вперед и увидела полицейские машины и фургон криминалистов. Все они стояли прямо перед ее домом. По улице бродили полицейские и репортеры. Джоди глянула на часы и отступила в переулок. До восхода пять минут.
Она огляделась — где бы спрятаться. Мусорный контейнер, несколько крупных мусорных баков, три стальные двери с массивными замками и подвальное окно, забранное железной решеткой. Она подбежала к окну и подергала за прутья. Немного подались. Взгляд на часы. Две минуты. Джоди уперлась ногами в кирпичную стену и потянула прутья на себя. Ржавые болты решетки полезли из штукатурки, и прутья сдвинулись еще на полдюйма. Джоди попробовала заглянуть в окно, однако все стекло с проволочной арматурой было в грязи веков. Она опять дернула за прутья, те возмущенно заскрипели — и вырвались из стены. Джоди выронила решетку и отступила выбить ногой стекло — но услышала, как за ним кто-то шевельнулся.
Боже мой, внутри кто-то есть!
Она обернулась к контейнеру — в пятидесяти шагах. Глянула на часы. Если не спешат, солнце уже взошло. Она…
У нее за спиной стекло разлетелось вдребезги. Из окна выметнулись руки, схватили ее за лодыжки и втащили ее внутрь в тот миг, когда она отключилась.
— Эти черепахи дефективные, — сказал Саймон.
— Нормальные они, Саймон, — сказал Томми.
Они были в Чайна-тауне — Томми там пытался купить в рыбной лавке у старого китайца в резиновом фартуке и сапогах парочку крупных каймановых черепах.
— Целепах не знай! — упорствовал старик. — Пелвы солт целепах. Ты нихела не знай.
Черепахи сидели в оранжевых ящиках, чтоб не дергались. Старик их поливал из шланга, не то обсохнут.
— А я вам говорю, дефективные, — упорствовал Саймон. — У них глаза остекленели. Эти черепахи обдолбаны.
Томми сказал:
— Да ладно, Саймон, нормальные они.
Саймон повернулся к Томми и прошептал:
— С этими ребятами нужно торговаться. Иначе тебя не будут уважать.
— Целепах не обдолбан, — сказал старик. — Хоцесь целепах — плати солок доллал.
Саймон сдвинул на затылок черный «стетсон» и вздохнул.
— Слушай, Прыг Скок, ты ведь в тюрьму можешь сесть за то, что торгуешь обдолбанными черепахами.