– Сейчас решается вопрос о том, где будет происходить съемка.

– Гога упоминал Венецию, – нахмурилась она.

– А я подумываю о Нью-Йорке.

– Нью-Йорк? Ладно, – она улыбнулась. Улыбка чудесным образом преображала ее лицо. Оказывается, у Марьяны на щеках были ямочки, как у дошкольницы. – В принципе, Нью-Йорк – это даже лучше, чем Европа.

– Отчего же? – Он был удивлен переменой ее настроения, хотя и знал, что такие перемены свойственны истеричкам.

Вопрос она проигнорировала. Это вообще было ее чертой – разговаривать только о том, о чем ей угодно говорить. Марьяна умела вести себя уверенно, как королева.

– А долго по времени будет идти съемка?

– Не меньше четырех дней. Обычно неделю. Это же не просто фотосессия. Надо найти место, ракурс, подобрать реквизит. Это сложная работа.

– Понимаю. Скажите… – она внезапно замялась и опустила глаза. – Как вы думаете… Мне ведь необязательно брать с собою в Америку телохранителей? Ведь там я буду в окружении съемочной группы, да?

Он удивился.

– Наверное, это решит ваш муж. Он же вам их нанимал.

– Но что насчет других звезд? – Она так уверенно причислила себя к звездам, что Филипп не удержался от саркастической усмешки. – Они с собой обычно телохранителей берут?

– Да у русских звезд и нет телохранителей. Чай не Голливуд, зачем им охрана? Не у всех мужья-миллионеры…

Марьяна вспыхнула, но отчего-то промолчала. Он посмотрел на нее и подумал, что едва ли ей может быть больше двадцати пяти.

– Сколько вам лет?

Удивленный взгляд, легкая растерянность.

– Я обязана отвечать?

– По-моему, в вашем возрасте глупо это скрывать.

– Двадцать два, – после небольшой паузы ответила она. – Скоро двадцать три уже. Надо торопиться.

– Что вы имеете в виду? Торопиться завести розовощекое потомство? – неловко пошутил Филипп. – Современные женщины считают, что сначала надо встать на ноги. Феминизм, понимаете ли.

– У меня никогда не будет детей! – довольно резко сказала она. – Я имела в виду карьеру. Какой тираж у «Сладкого года»?

– Небольшой. Но это дорогой календарь, в основном его покупают в Москве и Питере. И потом, весь смысл в том, что тираж ограниченный. Все хотят его заполучить, поднимается шум – поэтому календарь и стал таким известным. Потом, конечно, выходят более дешевые, массовые варианты… Уверяю, лучшего старта нет, – усмехнулся он.

А Марьяна уставилась в окно и шутливого тона не поддержала.

– Поскорее бы уж.

– Меня всегда интересовало, – Филипп позволил себе присесть на краешек дивана, – отчего вам, девушкам, так уж хочется быть знаменитыми? Вроде бы все есть – внешность, семья, деньги. Я бы, например, не согласился стать звездой, даже если бы мне за это приплатили.

– Почему?

– А зачем? Конечно, первое время, наверное, приятно. А потом? Тебе хочется побыть одной, а к тебе пристает каждый второй прохожий. Навязчивое внимание, сексуальное домогательство помешанных поклонников, бестактные вопросы. Да, еще есть журналисты, которые словно сговорились писать про тебя обидные гадости. Ты не можешь пойти прогуляться в одиночестве, не можешь одна зайти в кафе и выпить чашечку чаю. Нет уж, по мне лучше быть серым кардиналом…

– А я и так не могу, – вдруг сказала Марьяна.

– Что?

– Зайти одна в кафе. Прогуляться по улице…

Филипп взглянул на нее – она по-прежнему делала вид, что сосредоточенно смотрит в окно. Кажется, он понял, что она затеяла. С помощью простейших психологических приемов ему удалось вступить с ней в почти дружелюбный диалог. А она ведь давно, судя по всему, ни с кем вот так не разговаривала. Потому что ее окружает в основном обслуживающий персонал, с которым не поговоришь – это противоречит законам светскости. Конечно, есть еще так называемый Гога. Но Филипп прекрасно понимал, что председатель правления банка, работающий на износ, вряд ли станет выслушивать жалобы на жизнь от своей красивой жены. А если и выслушает в виде исключения, то отнесется к ним как к очередному бессмысленному капризу. Он ее купил. Купил в качестве красивой куклы, и в его присутствии она обязана за рамки этого образа не выходить.

И вот теперь она изо всех сил делает вид, что ей все равно. Она не смотрит на Филиппа, но он-то понимает, что ей отчаянно хочется, чтобы он ее расспросил, поинтересовался, выслушал. И он послушно спросил:

– Отчего же?

Как он и ожидал, ее глаза загорелись.

– Нельзя мне без охраны-то. С вечера я должна сообщить Гоге, куда собираюсь пойти на следующий день, и он мне выписывает своих «шкафчиков». Если свободных «шкафчиков» нет, значит, сидеть мне дома. Так что не могу я пойти куда-нибудь… спонтанно.

– Непросто тебе живется.

– Дурацкий юмор тут не к месту, – отчеканила Марьяна. На самом деле у красотки, как показалось Филиппу, была заниженная самооценка. Да, она могла держаться как первая леди, но в глубине души ей отчего-то казалось, что все окружающие над ней посмеиваются.

– Никто и не думал шутить. Я тебе сочувствую. – Как-то незаметно для самого себя он перешел с ней на «ты», и она возражать не стала. А может быть, просто не обратила внимания. – Ладно, похоже, мы сработаемся. Насчет места я подумаю. Возможно, и Венеция подойдет.

– А от чего это зависит, если не секрет?

– Не секрет. Антураж должен соответствовать характеру героини. Чтобы фотография получилась гармоничной, как картина.

– Тогда Венеция, – безапелляционно сказала она.

– Почему?

– Мне так кажется. Я не решительная, я не Нью-Йорк. Я мягкая, как Европа. И в то же время во мне есть внутренняя сила.

– Какая самореклама. – Филипп поднялся с дивана и посмотрел на часы. – Похоже, с минуты на минуту меня выставит твой ассистент.

– Да, а мне надо переодеваться, – встрепенулась она. – Сейчас хореограф придет. Запру за тобою дверь, а то лезут сюда всякие, – скривилась Марьяна.

Она проводила его до двери, он обернулся, намереваясь вежливо попрощаться… Потом он не раз вспомнит этот момент. Кто из них сделал первый шаг навстречу? Почему?

Всплывало в памяти лишь одно – ее лицо изменилось вдруг. Взгляд стал мягким и влажным, как у классической русской красавицы с полотна в Третьяковской галерее. Одно робкое, неуверенное движение… И вот он уже видит ее сквозь пелену полузакрытых глаз, он ведет себя нерационально, как робот, которым управляет кто-то посторонний. Он с удивлением понимает вдруг, что это не дурной сон и не глупая шутка – нет, все происходит на самом деле. Он, Филипп Меднов, прижал к двери Вахновскую, а руки его хаотично блуждают по ее спине. Он понимает, что это опасно. Но остановиться не может. Ему хочется сказать ей об этом, и он что-то говорит, но она тотчас же закрывает его рот поцелуем, а от таких поцелуев нормальные мужчины не отказываются. Но он догадывается, что Марьяна тоже боится…