Пока я там был, сингапурцы продолжали осторожно спрашивать, что я думаю об этом, ожидая, что я наверняка шокирован. Но я не могу придумать более подходящего наказания, например, для корпорации «Энрон», чем публичная порка розгами (помимо изъятия всех ее активов и небольшого тюремного срока для заправил, конечно). Все те вкладчики и служащие, которые потеряли накопленные за жизнь сбережения, пока их боссы сколачивали состояние, должны получить хоть какое-то удовлетворение, наблюдая, как публично порют ротанговыми розгами склонившихся над козлами Лэя, Фастова и Скиллинга. Сгодился бы и позорный столб, ведь эти проныры все равно останутся при деньгах. Это позволило бы всем дать выход чувствам. Пока мы там находились, несколько ударов палками выглядели вполне просвещенной практикой для людей, заказывающих омлеты из белка, без масла и нефти…

Следующим утром, согласно плану, я отправляюсь на открытый рынок в Текку за продуктами, чтобы потом приготовить из них что-то для другого журналиста в кухне «Баттербин бистро». У меня все болит, но я должен стоять у плиты. Мне страшновато готовить пищу из незнакомых компонентов, в незнакомой кухне, с незнакомой утварью, однако бистро замечательно хорошо оборудовано и организовано в соответствии с американскими стандартами, и я управляю подручными рабочими, готовя настоящую мужскую еду: морские черенки на пару́ с пастой, а затем зажаренного с лимоном и травами цыпленка с овощами и цитрусовым белым соусом. Глупость в том, что я ем собственную еду, которая занимает место в желудке, предназначенное для удовлетворения профессиональной любознательности. Несколько часов спустя, в псевдоиспанском ресторане в стилизованном под старину дворике за бокалом сангрии состоится другое интервью, а потом в китайском квартале Гейланг ждет еще один журналист. Иланго и Би-Пин, которые сопровождают меня всюду и едят все то же самое, что ем я, ждут в холодном баре, просматривая промежуточный матч Кубка мира (Мексика проигрывает США, что меня совершенно не радует, поскольку означает, что по возвращении в Нью-Йорк мои повара будут жестоко напиваться), и выглядят усталыми и обалдевшими, когда мы отправляемся в последнее место, намеченное в нашем маршруте. Нас ждет блюдо жареной утки, фаршированной копчеными яйцами, немного цыпленка, суп и рис. Иланго и Би-Пин еду игнорируют. Я едва в состоянии говорить. Я не могу даже выпить пиво «Цинь-тао». Мои глаза будто плавают в голове, как очумелые рыбешки, желудок недвусмысленно предупреждает: «Еще что-то проглотишь, Тони, и все — конец!» Я знаю, что в Сингапуре штрафом карается, если помочишься в общественном месте. Но, интересно, какое наказание тому, кого стошнило в сточную канаву на улице? Когда корчишься, издавая невнятные звуки и судорожно содрогаясь, извергаешь всю эту жуткую массу? Я не хочу узнавать. Впервые за время книжного тура по тридцати двум американским городам, бог знает какому количеству стран, после бесчисленных интервью и столь же огромного количества еды, я прерываю встречу через несколько минут. «Мне жаль, парень, — хриплю я. — Я сейчас не могу продолжать. Я просто умираю. Я должен поспать». Я понятия не имею, что сказал журналисту, хотя кажется, обругал Джейми Оливера перед тем, как упасть лицом в рис.

Двадцатичасовой обратный полет в Нью-Йорк с короткой остановкой и пересадкой на другой самолет. Я не ем в самолетах. Мне дела нет до того, что питание разработано после консультаций с Гордоном Рамси. Пока я не увижу, как он сам толкает тележку из кухни, я к этому не прикоснусь. Парень рядом со мной жрет так, будто это последняя в его жизни гребаная еда: закуска, горячее, сыры на выбор, десерты и даже портвейн. Я загрузился транквилизаторами и выпивкой, но тем не менее просыпаюсь каждый раз, когда стюардесса наклоняется, чтобы его обслужить. Я приглядываюсь к столовому прибору, надеясь пырнуть соседа ножом для масла, но, к сожалению, нож пластмассовый.

Ем я только в токийском аэропорту Нарита, миска лапши — легкая, спокойная еда и, к счастью, без рептилий. Я сижу в углу, пытаясь проглотить немного бульона между сигаретными затяжками, и тут меня узнает американский турист. Он смотрел мое телешоу. Он говорит, что путешествовал по Востоку в течение долгого времени и съел много странного. Он хочет рассказать о восхитительной крысе, которую ел в Китае. А несколько дней назад ему приготовили тушеную собаку. А древесные личинки просто восхитительны. Приятный вкус сигареты вдруг исчезает. Я чувствую, что кровь отливает от головы и комната плывет перед глазами, а когда (как сказал Росс Макдоналд) я пытаюсь соскрести что-то со своей щеки, оказывается, что это — пол.

Вселяющая страх международная менеджерская и консультационная группа, которая меня наняла, предоставила мне дополнительный день в Греции, расплатившись таким образом за мой тяжкий труд для них предыдущим вечером. Я бы сам не стал просить об этом, но я вкалывал как лошадь, делая телевизионные программы по всему Средиземноморью так долго, что, черт возьми, полагаю, уже могу потратить немного дополнительного пляжного времени на себя, послав всех подальше. Никто от этого не пострадает. Тридцать минут обсуждения во время десерта, и мне выдают чек на кругленькую сумму и еще билет домой первым классом. Никакого мошенничества, особенно если учесть, что всего пять лет назад я еще салаты в столовке рубил. Шишки компании и их жены отчалили этим утром, таким образом, я снова здесь один, на пристани до неприличия роскошного курорта на греческом полуострове, созерцаю Эгейское море, курю красный «Мальборо» из дьюти-фри и жду, когда мне принесут «Негрони». Еще тут есть несколько весьма пронырливых российских дельцов, связанных с морем, и их приспешников. У русских плавки «Спидо», толстые шеи и тонкие часы. А так только я — последний оставшийся мамонт на пустом курорте.

У моего отдельного «бунгало» есть собственный спортзал, парилка, джакузи и боксерская груша (в которую я с большим удовольствием всаживаю кулаком), пляж в десяти шагах, вид на греческие острова и широкоэкранный телевизор, который подошел бы дому Эм Си Хаммера. Естественно, я мизантроп. Но «Негрони» очень помогают.

Я только что закончил самые трудные, изматывающие и нескладные съемки за всю мою ничем особенно не примечательную карьеру — безумный десятидневный бросок по отдаленным островам около Сицилии (совершенно великолепным, между прочим). В этот раз обычный состав нашей сплоченной, как семья, команды продюсеров и операторов изменился. Первой камерой ведал Тодд, новенький, и мне еще только предстояло узнать его в деле по-настоящему. Трейси, с которой я много работал, приехала, но вместо Криса или Дианы с ней прибыли славный, но нерешительный продюсер Глобал Алан и его раздражающе суетливый помощник. Это был неудачный союз. А наш местный посредник-координатор, эдакое неотесанное трепло с аристократическими замашками (давайте назовем его Дарио), постарался, чтобы примерно половина тщательно запланированных сцен исчезала в небытие прямо у нас на глазах.

«Вертолет… Он не прилетит. Погода — очень ветрено…»

«Вертолет, он прилетит, наверное, минут через десять… Ладно, наверное, он сегодня не прилетит…»

«Кальмары… Рыбак сказал, их больше нету…»

«Ресторан сегодня закрыт…»