— Вы — ко мне? — спросил он, совсем, впрочем, не удивляясь приходу незнакомых людей. Газета живет за счет новостей, а новости приносят люди. Если людей бывает мало, новости приходится буквально высасывать из пальца.

— Да, конечно. Если вы редактор этого… этой газеты? — спросил Слащев.

— Я — главный редактор! — поправил гостей хозяин кабинета. — Присаживайтесь, пожалуйста!

Слащев уселся в кресло напротив редактора, казаки во главе с Астаховым — под стеночкой с висевшими на гвоздиках двумя полосами завтрашней газеты.

— И что же вас привело к нам? Какие заботы?

Слащев не ответил. Он долго, с любопытством и с некоторой гадливостью в упор рассматривал редактора. Казаки смотрели на Слащева. Они хорошо знали своего генерала и с интересом ждали развития событий. Слащев обернулся к казакам и как бы подвел итог своим изысканиям:

— А с виду интеллигентный человек! — сказал он.

— Ну, почему же… странные слова… — не сразу нашелся редактор. — Я окончил Санкт-Петербургский университет, философский факультет.

— А разве интеллигентность зависит от образования?

— Нет, конечно. Но и от образования тоже.

Слащев сунул руку в карман, вынул смятую газету, расправил её, ткнул пальцем в возмутившую его заметку:

— Ваше сочинение?

— В каком смысле? Вы хотите узнать, кто писал?

— Подписи под сочинением нет. Стало быть, вы, как главный редактор, отвечаете за содержание сего опуса?

— Допустим. Но в чем дело?

— Дело в том, что я и есть тот самый генерал Слащев, именуемый к тому же ещё и Крымским.

— Оч-чень приятно, — с трудом выдавил из себя редактор. Он был наслышан о Слащеве и уже догадывался, что ничего хорошего от этого визита ему не следует ждать. С тоской подумал, что некстати разогнал всех своих сотрудников в поисках материала для газеты. Кажется, они сейчас были бы здесь не лишние.

— Сомневаюсь, — сказал Слащев. — У меня к вам вопрос.

— Да, я — весь внимание!

— Вы слышали, чтобы я сказал о своем друге главнокомандующем Врангеле: «Подался поближе к морю»? Лично я?

— Мне кто-то сказал. И я подумал…

— Минуточку! — оборвал редактора Слащев. — Меня не интересует, что вы подумали. Я уточняю вопрос: вы сами слышали, чтобы лично я сказал эти слова?

— Нет. Но мне сказали…

— Кто?

— Н-не помню.

— Не слышали. И тем не менее написали об этом. Статейка без подписи. Стало быть, никому, кроме вас, я не могу предъявить претензию за клевету? Я правильно понимаю?

— Знаете что! — Тут же торопливо нашел выход редактор: — Вы пишете опровержение. Мы охотно его публикуем и, кроме того, принесём вам свои публичные извинения. И — всё! И инцидент исчерпан!

— Как всё у вас, оказывается, просто! Оклеветали — извинились. Но клевета-то уже гуляет по Крыму!

— Сожалею. Постараемся в ближайшем же номере…

— Минуточку! — снова повысил голос Слащев. — Я пока ни о чём вас не просил!… Как я понимаю, вы, как и врачи, поступая на работу, тоже принимаете своеобразную клятву Гиппократа: ни словом, ни помыслом не лгать, заведомо не клеветать, говорить только правду, и ничего, кроме правды. Вы же солгали и очернили моё имя.

— Видите ли… — вновь попытался оправдаться редактор.

— Не вижу! — гневно оборвал его Слащев. — Что толку мне от ваших оправданий!

Казаки не без удовольствия наблюдали за этой беседой.

Слащев какое-то время молчал.

— В цивилизованном обществе… — нарушил тишину очкарик.

— Вот! — жестом руки остановил его Слащев и заговорил уже без всякого гнева, спокойно, тоном, каким обычно родители увещевают нерадивого недоросля. — В иные времена, сударь, за такое оскорбление я просто вывез бы вас за город и застрелил в какой-нибудь севастопольской балке. Но вы справедливо напомнили, что мы живем не в каком-то там варварском обществе. Будь вы человеком военным, я бы вызвал вас на дуэль. К сожалению, вы — человек партикулярный, я же — офицер, и кодекс чести не позволяет мне с вами стреляться. Однако я желаю получить сатисфакцию.

— Я же сказал, мы принесем извинения, — унылым голосом сказал редактор.

— Мало! — твёрдо сказал Слащев.

— В конце концов можно даже…

— Помолчите! Я думаю.

Редактор замер.

Казаки тоже с интересом ждали, чем всё это закончится. Они хорошо знали своего генерала и даже гордились им не только за отчаянную храбрость, но и за его способность на самые безрассудные и экстравагантные поступки. Что придумает он на этот раз?

— Астахов! Не помнишь, какое наказание предлагает в своей газете господин редактор за нанесение морального вреда обществу?

— Да невдобно.

— Говори!

— Двадцать плёток по голой жопе.

— И шоб серед людей, на площади, — добавил Самойленко.

— Мне нравится, — Слащев обернулся к редактору. — Как вы на это посмотрите? Это ведь ваше предложение. Сам я ничего не придумал.

— Что же это такое! Вламываются в редакцию! Что вы себе позволяете! Вы же российский генерал! — стал в гневе выкрикивать редактор.

Слащев его не слушал.

— Астахов! Добудьте у кого-нибудь из здешних прочную лавку. И, пожалуй, ещё канат.

— Канат не надо, Яков Александрович, — сказал Самойленко. — Оны ж сознательни, дрыгаться не будуть. А в случай чого, мы им трошкы поможем.

Самойленко и один из казаков отправились выполнять поручение Слащева, а Астахов с напарником стали по бокам редактора.

— Сами во двор спуститесь или помочь? — спросил Слащев.

— Куда? Зачем? Что вы творите! — разгневался редактор.

— Хочу полностью соблюсти ваше предложение. На площади, так на площади.

— Это вам так даром не пройдет. Я сегодня же пойду к главнокомандующему!

— Завтра, — сказал Слащев.

— Сегодня же! Сейчас!

— Сегодня вам лучше будет полежать, — даже с некоторым сочувствием сказал Слащев и дал знак казакам. Они легко подхватили тщедушного редактора под руки и скорее вынесли его, чем вывели во двор. Там, посредине, уже стояла массивная дубовая скамья.

Увидев её, редактор только сейчас осознал, что экзекуции ему не избежать. Он стал вырываться. Но казаки легкими тумаками быстро его успокоили.

— Изволите, сударь, сами снять с себя штаны? — спросил Слащев и затем пояснил: — Дабы моим хлопцам не пришлось прибегнуть к принародным и унижающим вас действиям.

Редактор уже не вырывался и даже не ругался. Он тихонько плакал и совсем по-детски просился: