– А может, передумает князь?

– Ложитесь-ка почивать, – велел воевода. – Утро вечера мудренее.

Сам завернулся в плащ, положил седло в изголовье, глаза закрыл, да не идет сон. Витязи тоже было повалились наземь, но не заснули и давай взад-вперед ходить, здешнюю землю ногами мерить – не дают сна и покоя беловолосые красавицы, так и стоят перед взорами! А мысли у них такие громкие, что и глухому слышны, и мертвого восстать принуждают.

И думают они все одну думу, ибо побратались в дружине, слились в единого витязя. Покуда ночь на дворе, думают, а здешние сары спят крепко, вкусив хмельной медовой суры, выкрадем себе дев, коих приглядели, сядем на борзых коней да и умчимся. Городские ворота стоят нараспашку, хоромы не запирают, и стражи никакой. А мужи здесь медлительные, лошади у них не резвые – когда спохватятся, уж не догонят сразу. Ну а следом пойдут, так у них на пути ашкары встанут, если им своих коней отдать.

Вот ведь какие чумные мысли приходят, когда увидишь в очах чужой девы любовь и согласие, когда зрит око, да зуб неймет! И нравы тогда нипочем, и обычаи – как будто ни стыда, ни совести, ни разума нет!

Но именно в этот миг даже самого непричастного человека слышат боги!

Наутро князь вышел из своих черемных хором, позрел на витязей и говорит:

– Всю ночь я не спал и думу думал, как нам по-братски расстаться, коли по-доброму встретились. И надоумили меня боги дать вам невест и отпустить с миром.

Боевой победный клич, будто гром, прокатился в небе, и с кровли черема дранка брызнула.

– Ур-ра!

Услышали боги!

– Бывает, мы своих дев за инородцев отдаем, – признался щедрый князь. – Когда своих женихов недостает. Уж лучше за вас выдать!

А девы того и ждали, и созывать не пришлось, сами сбежались на площадь со всех концов, и начался оглас.

У кочевых саров по обычаю после выбора невеста берет жениха за руку, подводит к своим родителям и говорит:

– Вот мой суженый-ряженый. Хочу с ним вено творить!

Здесь же по-иному было: дева огласит витязя, сама же идет не к отцу и матери – к князю и просит у него дать ей зерна для разживы. А он отвечает:

– Поди в черем, там и получишь.

И так всех в свои хоромы отправляет – видно, у землепашцев савров обычай такой.

Важдай вчера на пиру не присматривал девы, сидя с князем, и только в сей час взором избрал деву, переглянулся с ней раз да другой – она и огласила ярого мужа, и со всеми пошла в черем. А он свое думает, мол, дева эта настолько красна, что непременно государю по нраву станет. Ураган возьмет ее за себя, а ему Обаву в награду отдаст, как и условились.

Князь рядом с воеводой стоял и, когда половину витязей огласили, говорит ему:

– Я пойду семя на разживу давать. А как оглас свершится, родители невест бочки с сурой выкатят и угощать станут. Вы уж повеселитесь всласть!

И удалился в свой черем за высоким заплотом.

А оглас без него быстрее пошел. Чем меньше оставалось женихов, тем скорее избирали их невесты – дев-то числом больше, и каждой хотелось за чужеземца пойти. Долго не присматривались к своим суженым, одна за одной выходят, взоры потуплены, и который витязь оказался на пути, того и оглашают, да бегом в черем. Женихи и запомнить не успевали, которая кому дева досталась, но особо тем не тяготились, ибо они такие искусные чаровницы – на любую глянешь, и вот уж трепещет истосковавшаяся душа.

Когда завершился выбор, родители невест и в самом деле выкатили бочки и стали творить сватьё – обряд схождения родов, точно такой же, как и у кочевых саров: наполняют братину хмельной сурой и пьют из нее, пуская по кругу. Поскольку у витязей не было здесь родственников, то каждый в одиночку со всем родом сходился и пил за отца, мать, братьев и сестер, возглашая их имена – не сироты же, не изгои, а именитые сары. И все скоро захмелели да в хороводный пляс пошли, обнявшись с новой родней.

Но дев что-то все нет и нет, а уж смеркается. Веселится Скуфь, а сама на черем поглядывает – очень уж хочется к суженой хотя бы прикоснуться ненароком или за ручку взять. А уж если приобнять в хороводе, так и вовсе счастье!

Ярый муж поплясал в круге да и спрашивает у отца невесты:

– Сколько еще ваш князь будет зерно девам давать?

– Пожалуй, к завтрашнему утру управится, – отвечает тот. – Эвон сколь невест у нас в один день!

Важдай такого обычая не знал и потому думает, долго ли каждой по горсти семян насыпать, даже если пять сот горстей – ну, час, от силы, два. И спрашивает:

– Нельзя ли скорее?

– Да ведь долгий обряд. А что, у вас нет такого?

– У нас зерна невестам не дают, – говорит воевода. – Мы земли не пашем.

– Как же тогда девы вено творят без разживы?

– Дойную кобылицу дарят.

– У нас прежде князь своим семенем делится. Таков обычай. Ведь и впрямь, какое первое зерно бросишь в землю, таков и урожай будет.

Воеводе любопытно стало. Отделился он от пира и стороной, стороной да на княжеский двор, чтоб самому взглянуть на землепашеский обычай. Перемахнул он заплот, затаился: князя нигде не видать, во дворе только девы стоят, радостные, так веселятся. Одно слово, невесты!

Проник он к черему, в одно окно заглянул, во второе – в палатах тоже везде девы.

Забрался на гульбище и посмотрел в окно опочивальни...

Там же князь обряд справляет, и довольно притомился, словно и впрямь землю пашет – вспотел, рубаха к телу льнет.

Войдет к нему невеста, постелет холстинку, поднимет подол, закрывши голову, и ложится на ложе. Князь осыплет лоно горстью зерна, потом воскладывается на деву и совокупляется, приговаривая:

– Вспашу твою пашенку и семенем своим засею. А ты с суженым пожнешь добрый урожай!

Дева потом встает, благодарит, берет с ложа холстинку окровавленную, щепоть зерна и уходит. На ее место тотчас другая приходит, и все сначала.

Позрел на это Важдай, кое-как сладил с собой, вспомнив, что след уважать чужие нравы и обычаи. Спустился он с гульбища и пошел, кляня себя, что не послушал ашкарского вождя и прямо поехал.

А на площади пир горой! Радуется и веселится Скуфь, не ведая, что в тот час творит князь с их невестами. Взметнул он бич да щелкнул над головами пирующих. Витязи же хмельные, так сразу и не уразумели, почему ярый муж за бич взялся, кричат:

– Отчего ты не радуешься, брат? Испей суры с нами!

Тогда он поднял турий рог и затрубил тревогу. Тут Скуфь вмиг протрезвела, ничего не поймет, но и ничего не спрашивает. Поскольку сарские кони сами прибежали на тревожный зов, то заседлали их и сели верхом.

Родственники невест всполошились, руками замахали:

– Эй, куда же вы?