Контатти обернулся к ней:

— Мерилен, вы шутите.

Он принялся крутить домкрат, и машина стала постепенно приподниматься.

— В тот день в загородном ресторане, — продолжала она, — когда Шабе позвонил Юреку и дал ему поговорить с Соней, я видела, с каким любопытством смотрел на нас хозяин. Любопытство вполне понятное в этой ситуации, и я даже содрогнулась тогда при мысли, что это же свидетель, который наверняка узнает и меня, и Юрека. Возможно ли, подумала я, чтобы такой осторожный человек, как Контатти, допустил такую оплошность? — Она посмотрела на него, чуть улыбаясь. — Или это была преднамеренная неосторожность? Как и все другие… кажущиеся неосторожности…

Контатти с улыбкой упрекнул ее:

— Вы всюду видите двойную игру, двойной смысл, даже в самых простых вещах. — Он снял проколотое колесо. — Если и дальше будете так же неверно оценивать ситуацию, то в конце концов поставите под сомнение вообще все. — Он установил запасное колесо. — Еще немного, и вы скажете мне: «Контатти, я поняла наконец, что вы… не англичанин. Вы… скажем так… русский секретный агент!» Вам еще не приходила в голову такая мысль, нет?

— Нет, еще не приходила.

— А почему бы и нет? Представьте на минутку, что я сотрудник КГБ. С помощью какой-нибудь хитрости оказываюсь на вилле английского посла, чтобы вы, любовница Питера Уэйна, поверили, будто я англичанин… Вы ведь не можете отказаться от сотрудничества…

— Конечно. Ловушка надежная. Однако я собственными глазами видела, как вы выходили из английского посольства.

— Это верно. Но я ведь мог оказаться там под каким угодно предлогом, например, чтобы поговорить с каким-нибудь чиновником или спросить о чем-то портье. Вы, в сущности, видели только, что я выходил оттуда, но не видели меня внутри.

— Но будь вы русским, то, конечно, не стали бы убивать своего коллегу — ученого Рудольфа Форста.

— Ладно. Продолжим эту игру… двойную игру, которая вам так нравится. А вы уверены, что убит будет именно Форст?

— Действительно. Вы могли приказать Юреку убить Хагена, американского разведчика. Но этого вы не сказали бы мне даже в шутку: тогда у меня могло бы возникнуть сомнение.

— И в самом деле я не говорил вам этого даже в шутку, — согласился Контатти, крепко затягивая последний болт. — Видите ли, Мерилен, мы живем в мире, где нет ничего определенного и возможно все. Но никто не в силах жить в полнейшей неразберихе, даже вы. — Он взял снятое колесо и отнес его в багажник. — Поэтому вам стоит верить тому, что вам говорят, не придумывая никаких историй, не ломая над этим голову, и, самое главное, согласиться, что вполне возможна какая-то ошибка, какой-то дефект. В конце концов, все мы люди и иногда ошибаемся.

— В случае с вами я, как никогда, убеждена, что любая ошибка — результат точного расчета.

— Хорошо бы, чтобы так было. Но, к сожалению, это не так. Вернемся к тому примеру, который я приводил. Если Рудинский выстрелит в американца, это не значит, что мы русские агенты. В таком случае речь может идти об ошибке из-за темноты или даже о своего рода мести за шантаж, которому он был подвергнут. — Уложив инструменты, Контатти закрыл багажник. — Не забывайте, что ваш новый… поклонник поляк, горячая голова, как и все поляки. К тому же еще и голубых кровей, то есть убежден, что он выше общепринятой морали. Если у него не выдержат нервы, я думаю, он вполне способен пожертвовать даже собственной дочерью, лишь бы только сорвать все наши планы. Вы, зная его хорошо, исключили бы подобное?

Мерилен помолчала, раздумывая. Контатти указал на крышу ангара:

— Вот почему старик затратил столько труда, чтобы забраться туда.

— Понимаю. В такой неопределенной, переменчивой ситуации, когда нельзя быть ни в ком уверенным, когда трудно отличить ложные цели от истинных, как защититься, как избежать несчастий?

Контатти установил на колесо колпак и пристукнул его. Мерилен продолжала:

— Единственный надежный способ обезопасить себя, на мой взгляд, было бы записать на пленку наши с вами разговоры и сделать незаметно несколько ваших снимков, например с помощью «поляроида». — Она проигнорировала очень внимательный взгляд Контатти. — Представьте себе, что вы русский агент и у меня есть такие документы. И пока я буду крепко держать их, что называется в кулаке, ничто не случится ни со мной, ни с Юреком. Вы не находите?

Контатти, присевший возле колеса, повернулся и полюбовался ногами Мерилен, стоявшей совсем рядом.

— У вас очень красивые ноги. Знаете, несмотря ни на что, я очень завидую этому польскому графу.

— Вы, как всегда, галантны в любой ситуации. Просто не понимаю, как мне удалось устоять перед вами.

— И я не понимаю, — сказал Контатти, вставая. — Более того, признаюсь, я еще не совсем потерял надежду. Однако вам все же следовало бы больше доверять мне. Ну вот эта затея, к примеру, — следить за мной, фотографировать — мне кажется весьма некорректной, обидной. И потом, где вы могли бы прятать «поляроид», если мы всегда встречаемся на улице?

Мерилен хитро улыбнулась:

— В своей сумке, например.

— В таком случае это должна быть довольно большая сумка, вроде… — Он умолк и сразу же рассмеялся. — Ну да, такая, какую вы и носите обычно. — Он вздохнул и осмотрелся. — Какая ночь. Вокруг ни души. Дорога пуста. Только разные мысли, предположения, подозрения. И мы вдвоем, вынужденные ждать. Только ждать, и кто знает, сколько времени.

Он жестом велел Мерилен следовать за ним, но уловил далекий звук летящего самолета и остановился, глядя в небо.

Шабе, укрывшийся на крыше ангара, тоже прислушался: шум самолета приближался. И тут опять зашипела рация. Шабе включил ее.

— Четырнадцатый пост. Четырнадцатый пост. Перехожу на прием.

— Четырнадцатый пост. Принимаю, — ответил Шабе.

— Тревога. Предельное внимание. Перехожу на прием.

— Здесь все в порядке. Все спокойно. Перехожу на прием.

— Ладно. Прием заканчиваю.

Старик сунул рацию в карман и снова посмотрел в небо. Из-под серых туч показались зеленые и красные мигающие огни самолета, заходящего на посадку.

Аэропорт полностью погрузился в темноту.

Загорелись синие огни вдоль восточной взлетно-посадочной полосы. Легкий отблеск скользнул по лицу Юрека и по ружью, когда американский самолет пролетел над ним, словно рухнув на него гигантской тенью, в которой сверкали всполохи реактивного двигателя, мигали сигнальные огни и ярко светились иллюминаторы.

Самолет приземлился с оглушительным ревом и направился в зону обмена. В свете его фар стали вырисовываться силуэты сотрудников ЦРУ. Уэйн стоял рядом с двумя сигнальщиками в светоотражающих куртках, которые должны были провести самолет на парковку.

Легкий толчок означал, что самолет остановился. Форст, Гаккет и охранники поднялись. Стюардесса ушла в кабину пилотов. Один из сотрудников раздал всем специальные инфракрасные очки, и свет внутри самолета погас.