— Ты как оказалась тут? — спросил он.

— А где же я должна быть, если мой любимый муж лежит израненный? — ответила вопросом на вопрос молодая женщина.

Легкими быстрыми шагами подбежала к суровому воину, поцеловала его в щеку и ласково запричитала: — Лапочка, да что же ты встал ни свет ни заря?

«Хвала богине Ладе, что дала мне такую ласковую жену!» — мысленно воскликнул боярин и осторожно прижал к себе гибкое женское тело.

Медвежья лапа среди своих товарищей отличался необыкновенной суровостью, он был как каменный утес — никто никогда не видел, чтобы он проявил даже тени слабости.

Но дома, с молодой женой, когда его никто не видел, он превращался в добродушного медвежонка.

— Что мне раны, моя милая, когда ты рядом?

Каждая женщина — кошка: ласковая снаружи и стальная внутри.

— Тебе надо лежать! — строго потребовала Людмила и осторожно потянула боярина к подушке.

Боярин улыбнулся, но с места не тронулся.

— Здоров ли Воеслав? — спросил он.

— Здоров, здоров, за ними мамки приглядывают, — проговорила Людмила и начала рассказывать с радостной озабоченностью: — Он такой бедокур, с ног сбились за ним смотреть. Позавчера полез на большую березу за вороньим гнездом. Залезть-то залез, а слезть не хочет: сидит на ветке — белой головенкой крутит, словно одуванчик на ветру. Так мы чуть с ума не сошли — пришлось звать слуг, чтобы сняли его. Положили соломки под березу, — на всякий случай, — и пустили мальчишку на дерево — еле снял. Воиславику понравилось на дереве — не хотел слезать. А вчера твой меч взялся поднимать...

— И поднял? — перебил жену боярин.

— А то. Маленький-маленький, а сил-то у него — ого!

Боярин довольно заулыбался.

— Мой сын вырастет настоящим воином — уже к мечу тянется.

По лицу Людмилы пробежала легкая тень.

— И чего ты печалишься, милая? спросил боярин.

— Года через два придется его отдавать на воспитание дядьке. Совсем мамку забудет, — сказала Людмила.

— Ну и что? Таков обычай, — сказал боярин.

— Но он же маленький, — сказала Людмила.

— Если меч поднимает, то уже не маленький — он мужчина, он будущий воин! — сказал боярин и его взгляд посуровел. — А ушел ли князь на разбойников?

— Ушел, еще два дня назад, — сказала Людмила.

— И как — разве не вернулся еще? — спросил Медвежья лапа.

— Не вернулся, — сказала Людмила.

— И известий нет? — спросил боярин.

— И известий нет. Ночью на море была буря, наверно, из-за нее и задержался, — сказала Людмила.

Боярин пошатнулся. Сил у него все же оказалось еще мало.

Людмила встревожилась:

— Ты чего это? Тебе лучше лечь.

Солнце багровой слезой выползало из дымного горизонта, и лизнуло нависшую дремотную тучку пунцовым заревом. Та испуганно исчезла.

От бури не осталось и следа — вода стала зеркалом.

Датские корабли медленно двигались по сверкающей воде. Паруса едва шевелились под попутным ветром.

Готлиб стоял на носу струга.

Голова с длинными молочно-белыми шелковистыми волосами обнажена.

Все даны черноволосые, только у Готлиба волосы были светлые, наверно, наследство от матери. Готлиб гордился своими волосами: они отличали его от других и придавали ему королевский вид. И как только буря утихла, он приказал служанке вымыть ему и расчесать волосы.

С данами на кораблях были женщин.

Ветер шевелит шелковые пряди легкой волной.

Готлиб также переоделся, теперь на его плечах парадный пурпурный парчовый плащ с вышитым золотым львом. Под плащом блестящие доспехи. На поясе меч в золотых ножнах.

Рядом с конунгом его верный воевода — Рыжий Харальд. Он в черной кольчуге, поверх кольчуги простой шерстяной плащ.

Над мачтами вьются и о чем-то рыдают жирные белые чайки.

Взглянув на них, Готлиб сказал:

— Они чувствуют, что сегодня наши мечи напьются досыта крови.

— Берег, — сказал Харальд, показывая рукой на ярко-зеленую полосу на горизонте.

Зеленая полоса сверкнула золотом.

— Однако, похоже, племя словенов сказочно богато — дома кроют золотом, — с удивлением проговорил Харальд, пытаясь рассмотреть далекий город на берегу.

— Город возьмем наскоком, пока там все спят, — сказал Готлиб.

— Верно, сейчас сторожа спят. Но надо торопиться, — кивнул лысой головой Харальд.

— Пусть воины сядут на весла, — сказал Готлиб.

— Всем на весла! — громко приказал Харальд.

Люди зашевелились, и через несколько секунд весла метнулись вверх.

— Ингвар! — распорядился Готлиб, — правь прямо на город.

Кормчий Ингвар, — суровый старик с жестким просоленным лицом, подал команду, — весла вонзились в воду, — и Ингвар начал счет.

Тишину разорвало тяжелое дыхание и ритмичный скрип десятков весел.

Готлиб окинул взглядом следовавшие сзади струги, там не спали, вовремя заметили действия на струге конунга и также опустили весла в воду.

— Никто не отстает! — с удовлетворением отметил Харальд.

— Быстрее пусть гребут! — недовольно проговорил Готлиб.

Харальд прикрикнул на кормчего:

— Ингвар, не спи! Чаще счет.

Кормчий участил счет.

— Погоди. Я хочу посмотреть на море. Пора бы княжескому войску появиться, — сказал Медвежья лапа.

Людмила подставила плечо.

— Возьмись-ка за мое плечо, — сказала она.

Медвежья лапа с сомнением взглянул на хрупкую фигуру жены.

— Однако... — неуверенно проговорил он.

— Я сильная, не сомневайся, — попыталась развеять его сомнения Людмила.

— Ну, ладно, — пробурчал боярин и осторожно положил руку на плечико жены.

Людмила и в самом деле не обманула — она как стальной стержень: гнулась, но не ломалась.

Поднявшись, боярин, опираясь на плечо жены, подошел к открытому окну.

Из высокого терема открывался вид с одной стороны на лес, с другой стороны на Нево-озеро. Лес сиял яркими зелеными красками. Пахло горьковатым запахом сосны. Нево-озеро, сонное и умиротворенное, ничем не напоминало о ночной буре.

Боярин провел взглядом по сверкающей воде; потом прищурил глаз и вгляделся вдаль озера.