Вывели они из гаража трехколесный мотоцикл «Урал», на котором корм скотине возили, и поехали в старинный городок, в котором церковь не закрывалась. Хорошо еще погода была той осенью сносная — холодновато, но без дождя. Выехали они затемно, через час рассвело — они еще только полдороги проехали. Увидели, по шоссе человек идет, руку поднимает, тормозит транспорт. Ну что ж — остановились, посадили третьего сзади водителя на свой «раздолбай», спросили: куда? А пассажир отвечает: в церковь… Да как же это! И им в церковь. Оказалось, что это священник на службу спешил из дома. За десять километров жил, а при церкви ночевать власти не разрешали. Так отстояли они в тот день и литургию, и панихиду, и крещение младенца, съели по просфоре — и в обратный путь, с батюшкой. Вернулись домой в сумерках. Старушка лежала на железной кровати одетая во все «смертное». Кто ей помог, неведомо…

Батюшка исповедал ее, пособоровал и причастил запасными дарами. А после сказал:

— Придется ночевать у вас. Завтра отпою, вы уж меня обратно доставьте…

Карасевы подумали, что священника куда-то на отпевание уже позвали, а оказалось, про старушку-маму он говорил. Утром встали, а она уже отошла, холодная лежит, ручки на груди крестообразно сложены. Священник тут же и отпел усопшую. Он торопился. Прощаясь, сказал живым:

— Христианская кончина… Безболезненна, непостыдна, мирна… Дай-то Бог и нам так, — а повернувшись к усопшей, попросил: — Помолись раба Божия, Анна, за нас, грешных, буде обретешь благоволение в глазах Господних.

Батюшке наложили в люльку еды, и Ваня отвез его в церковь — тридцать километров туда, тридцать обратно. Дочкам-комсомолкам наказали, чтобы — упаси Бог! — не проговорились о священнике.

Только когда Ваня вернулся, Ольга Ивановна разнесла по поселку весть, что мать скончалась.

Похоронили Анну на третий день, устроили поминки. Поросенка зарезали, соседка Таисия ведро самогона нагнала. Ольга Ивановна никак не могла пойти против порядков общества — всех так провожали в последний путь. Мало было радостей в жизни, одна нескончаемая тяжелая работа. А тут законный повод расслабиться. На второй день еще полведра выпили на опохмелку.

До девятого дня собирались пожилые женщины «читать» — те, конечно, не пили. Читали написанные от руки молитвы по потрепанной общей тетради. На девятый день Ольга Ивановна поставила на поминальный стол только собственной выделки сидр. Некоторые даже обиделись: не по-людски так «тощщо» мать поминать. Дальше жизнь покатила своим чередом.

Ольга Ивановна все сорок дней читала заупокойную литию, текст которой, напечатанный, наверно, через десятую копирку, дал приезжавший священник. Некоторые слова было и не разглядеть. И спросить не у кого.

Перед сороковинами старушка-мама приснилась Галине, сестре Ольги Ивановны. Будто бы сидела она на лавке около своего дома вместе с внучками. К ним вышла из дома сестра и очень удивилась.

— Мама, ты же умерла! — сказала во сне Галина.

Покойница тут же исчезла…

Сестра рассказала сон Ольге Ивановне, та отругала ее, зачем такую глупость сморозила, обидела мать. Что значит умерла? В Царствии Небесном она теперь пребывает…

В канун сорокового дня, когда снова готовились к великому застолью после кладбища, самой Ольге Ивановне приснился тот же сон: мама сидит на лавке у дома в окружении теперь ее дочек. И вот Ольга Ивановна, памятуя, как от неосторожного слова дух исчез, стала во сне думать, какой бы вопрос задать матери, чтобы она не обиделась.

— Мама, ты видишь нас? — наконец решилась Ольга Ивановна.

— Когда позволено… — бесстрастно ответила помолодевшая мать.

— А молитвы наши до тебя доходят?

Покойница сжала сердито губы:

— Твои доходят маленько. Другие не молятся…

Не знала живая, какой бы вопрос еще задать.

— Мама… А Бог есть?

— Есть, не сомневайся, — твердо ответила Анна и растворилась словно дым.

Ольга Ивановна проснулась радостная и какая-то окрыленная.

Первым делом она слила самогонку в две четверти и спустила в подвал. После кладбища столы были накрыты без спиртного. А так все, как положено: кутья, блины с клюквенным киселем, щи с кислой капустой и котлеты с картошкой. Народ долго не задерживался и на удивление сильно не возмущался. В конце пришли женщины «читать». Помолились, покушали. Ольга Ивановна рассказала свой сон. Фоминична, верующая древняя старушка, поглядела на нее долгим ласковым взглядом и сказала:

— Счастливая ты, Олюшко, ишь как… Самый главный вопрос мамашеньке задала. Не каждый и удумает… Спаси тя Христос! Теперь Анна за нас молиться будет.

В начале лета загорелся огромный заброшенный торфяник около нашего дачного поселка. Жары не было; судя по всему, роковую роль сыграл незатушенный костер или брошенный окурок где-то в глубине торфяного болота. Горящий торфяник — опасная стихия, он горит, невзирая на время года и погодные условия. При наружном наблюдении пожар иногда трудно даже заметить — тлеет себе в недрах огонь и выедает целые подземные пропасти, в которые может угодить и человек, и машина, про зверей и говорить нечего. Так незаметно подобралась беда и к нашему поселку: вдруг задымились выросшие на торфяном болоте леса — то в одном месте, то в другом. Где тушить — непонятно.

Когда я приехала из Москвы на дачу, ландшафт около поселка был уже обезображен — сгорел ближний березовый лес, в который ходили за малиной. Огонь вырвался наружу — стали загораться сосенки около дороги прямо за околицей. В этот день вызвали пожарную машину. Пожарные приехали, поинтересовались: где воды набрать? В речке конечно, только спуск крутой, не подъедешь… Так и уехали. И пока ветер дул в сторону от поселка, оставалась надежда, что не загоримся. Но на следующий день ветер переменился и задул в нашу сторону. Дело запахло пожаром уже в самом поселке. Приехавшая со станции пожарная машина, заправленная водой, вряд ли смогла теперь чем-то помочь… Деревья на глазах загорались сразу на протяжении десятков метров.

Всё это я видела из окна своего дома, стоявшего почти у околицы. Многие дачные жители вышли копать траншею вдоль дороги, чтобы огонь не перекинулся на дома. Было даже смешно: лопатами, в основном женщины, они копали ямку за ямкой в то время, когда огонь был уже совсем рядом… Борьба лилипутов с Гулливером. Я потом спрашивала, почему не предпринимали серьезных усилий заранее, ведь можно было вызвать спецтехнику, в сельсовете кулаком постучать и достучаться-таки до ответственных за противопожарную безопасность. Но как всегда: подумали, авось пронесет. Да и не видели дачники таких катаклизмов на своем веку. Представление о них имели только старожилы.

Я отправилась к Ольге Ивановне на другой конец улицы узнать, что она на этот счет скажет. Что она могла сказать? Ситуацию остается теперь только на волю Божию отпустить. Выгорит всё со стороны болота на километры, через десяток лет новый лес начнет расти. Перспектива вырисовывалась нерадостная — в течение ближайших десяти лет видеть из своего окна черное пожарище…