— Письмо от Юкико? — спросил Тэйноскэ, протягивая руку за кофейной чашкой. Он наконец дочитал свою газету.

— Да. Теперь я понимаю, почему от неё так долго не было известий. Им ужасно не повезло.

— А что такое?

— Вот, почитай. — Сатико протянула мужу три густо исписанных листка.

* * *

Через несколько дней Сатико получила отпечатанное типографским способом письмо — точно такие же Тацуо послал всем осакским знакомым и сослуживцам, пришедшим проводить их на вокзал, — в нём он благодарил за проявленное к ним внимание и сообщал свой новый адрес. От Юкико же никаких вестей больше не было.

В понедельник из Токио вернулся сын Отояна, Сёкити, ездивший туда, чтобы помочь семье Тацуо с переездом. В тот же день, выполняя поручение Цуруко, он явился в Асию и рассказал, как обстоят дела.

По его словам, переезд прошёл благополучно. В Токио, поделился своими наблюдениями Сёкити, дома, предназначенные для сдачи внаём, выглядят куда скромнее, чем в Осаке: двери, сёдзи и фусума[49]никуда не годятся — совсем дешёвенькие и хлипкие. Расположение в доме такое: внизу одна комната в два дзё, две комнаты в четыре с половиной дзё и одна в шесть дзё, а наверху одна комната в восемь дзё, одна в четыре с половиной дзё и одна — в три дзё.

Но если учесть, что в Токио циновки меньшего размера, чем в Осаке, получается, что комната в восемь дзё там практически такая же, как здесь в шесть дзё. Для большой семьи госпожи Цуруко дом явно тесен, там попросту негде повернуться.

С другой стороны, продолжал Сёкити, дом совсем новенький и выглядит опрятно. К тому же он обращён на юг, там всё время светло, не то что в доме на Уэхоммати. Сада, правда, нет, зато в округе много великолепных усадеб и парков, это один из самых тихих и респектабельных районов в Токио.

В двух шагах от дома пролегает оживлённая торговая улица со множеством лавок, магазинов и несколькими кинотеатрами. Всё это в новинку для детишек хозяйки, они ужасно рады, что приехали в Токио. Хидэо-тян уже поправился и с этой недели должен пойти учиться. Гимназия совсем рядом.

— А как Юкико?

— Госпожа Юкико здорова. Хозяйка не нарадуется на неё, говорит, что, пока мальчик болел, она ходила за ним лучше сиделки.

— Да, она и за Эцуко всегда ухаживала. Я уверена, что с нею Цуруко будет намного легче.

— Единственно жаль, что у госпожи Юкико нет своей комнаты, дом ведь ужасно тесный. Пока она спит в комнате наверху, где днём занимаются мальчики. Хозяин мечтает как можно скорее перебраться в дом попросторнее, а то, дескать, неудобно, что у Юкико-тян нет своего угла.

Сёкити был не в меру говорлив. Понизив голос, он продолжал:

— Хозяин очень доволен, что госпожа Юкико вернулась в их семью. Он боится, как бы она снова не сбежала, и изо всех сил старается ей потрафить.

После разговора с Сёкити Сатико более или менее представляла себе, как обстоят дела в Токио, но по-прежнему с нетерпением ждала вестей от Юкико. Молчание, сестры Сатико объясняла тем, что писание писем, хотя само по себе оно и не требовало от Юкико таких усилий, как от Цуруко, никогда не было её любимым занятием. К тому же, думала она, не имея своей комнаты, Юкико попросту трудно сосредоточиться.

Как-то Сатико позвала дочь и сказала:

— Эттян, напиши-ка письмо Юкико.

Эцуко выбрала открытку с изображением одной из кукол Таэко и написала «сестричке» несколько коротких фраз. Но, как ни странно, даже эту открытку Юкико оставила без ответа.

Спустя некоторое время, в вечер любования осенней луной,[50]Тэйноскэ предложил:

— Пусть каждый напишет сегодня стихотворение об осенней луне, и мы пошлём их Юкико.

Всё с радостью согласились, и сразу после ужина Тэйноскэ, Сатико, Эцуко и Таэко расположились в комнате на первом этаже с выходом на веранду, украшенную, как полагалось в этот день, веточками мисканта.

О-Хару растёрла тушь, и, развернув перед собой свиток бумаги, Тэйноскэ первый начертал сочинённое им пятистишие, потом Сатико и Эцуко добавили свои трехстишия, а Таэко — она была не сильна в поэзии — несколькими мазками кисти изобразила луну, выглядывающую из-за сосновых веток.

Сквозь просвет в облаках

луна наконец показалась.

Едва завидев её,

старые сосны в саду

протянули к ней свои ветви.

Тэйноскэ

Как хороша луна!

Но не хватает здесь

одной знакомой тени.

Сатико

Какая сегодня луна!

И сестричка глядит на неё

в дальнем городе Токио.

Эцуко

За этим следовал пейзажный набросок Таэко.

Прочитав стихотворения жены и дочери, Тэйноскэ внёс в них две небольшие поправки.

У Сатико поначалу было написано: «Но нынче в этом доме одною тенью меньше», — а в трехстишии Эцуко он заменил первую строчку: «О лунная ночь!» — на: «Какая, сегодня луна!»

— А теперь напиши что-нибудь и ты, О-Хару, — сказали служанке, и та, не долго думая, нацарапала своим мелким корявым почерком:

Из-за облаков

луна показалась

во всей своей красе.

Хару

Сатико вынула из вазы стебелёк мисканта и, отломив одну веточку, вложила её в свиток со стихами.

На стихотворное послание из Асии Юкико тотчас, откликнулась прочувствованным письмом: она-де не в силах передать радость, с которой читала и перечитывала присланные ей стихи. В тот вечер, писала Юкико, она тоже глядела на луну из окна комнаты на втором этаже. Их письмо пробудило в ней воспоминание о том, как в прошлом году она любовалась луной вместе с ними в Асии, будто это было вчера…

Затем в переписке с Юкико опять наступила долгая пауза.

* * *

После отъезда Юкико Сатико распорядилась, чтобы вместо сестры по ночам с Эцуко находилась О-Хару.

Но не прошло и двух недель, как девочка ни с того ни с сего возненавидела О-Хару и потребовала заменить её О-Ханой. Вскоре, однако, опала постигла и О-Хану, и тогда её место заняла О-Аки, служанка, помогавшая на кухне.