У меня получилось, но было больно.

— Да, я в порядке.

— О Господи. Мне очень жаль, что все так получилось. Просто я испугалась. Меня вообще очень легко напугать.

— Правда? Истеричка и дура. Таких надо лечить.

— Ну… э… а что вы хотели спросить?

— Спросить?

— Да. До того, как вы… как на вас… как он начал вас избивать. Кажется, вы говорили, что хотите задать мне вопрос.

— А, да. Я хотел вас спросить… это вы сейчас взяли в прокате «Тернера и Хуча»?

— Что? — растерянно переспросила она.

Она явно не ожидала такого нелепого вопроса.

— Это вы… сейчас взяли… в прокате… фильм… «Тернер и Ху…»

— Нет! Не она, — сказал Клиффорд.

Я посмотрел на него. Он покачал головой.

— Не она.

Клиффорд и его сослуживец привели меня обратно в «Блокбастер». Вернее, почти притащили на себе, поддерживая с двух сторон.

— А что в нем такого, в этом дивидюке с «Тернером и Хучем»? — спросил Клиффорд.

Я был не в том настроении, чтобы вести разговоры. На самом деле мне было больно произносить слова. Каждый вдох отдавался саднящей болью в груди. И не только в груди — во всем теле.

— Клиффорд, я не могу ничего говорить. Не имею права.

Меня усадили на стул, и я сидел, держась обеими руками за ребра и стараясь дышать как можно спокойнее, чтобы было не так больно.

— Фильмец-то поганый, на самом деле, — продолжал Клиффорд, качая не мытой с полгода засаленной головой. У меня что-то переключилось в мозгу, и я вдруг понял, что упустил одну важную деталь.

— Клиффорд, слушай, ты говорил, что тот черный парень заходил к вам сегодня утром?

— Ага, заходил.

— Тот же самый, который был в прошлый раз? С дредами? В оранжевой спортивной куртке?

— Тот же самый, ага.

— И что он делал?

— Ну, я за ним наблюдал. Потому что запомнил его с того раза. И мы с вами о нем говорили…

— Клиффорд, мне нужно знать, что он делал.

— Ну, он опять прошел в секцию комедий. Как в прошлый раз. В тот отдел, где кассеты.

Вот оно! Да! Клиффорд только что спрашивал: «А что в нем такого, в этом дивидюке с „Тернером и Хучем“?»

— Клиффорд!

— Да?

— Ты сказал, эта женщина взяла «Тернера и Хуча» на DVD?

— Ну, да.

— То есть… «Тернер и Хуч» на кассете стоит на месте?

— Да, наверное, стоит. Кто сейчас смотрит кино на кассетах? Я проверю по базе данных.

Клиффорд принялся стучать одним пальцем по клавиатуре компьютера.

— Не надо, Клиф. — Я медленно поднялся со стула и, превозмогая боль, подошел к полкам комедий на кассетах. «Тернер и Хуч» был на месте. В коробке лежала записка.

еСЛи хОчЕшЬ снОВа увИДеТЬ СВОю соБАкУ… пеРевеДи $ 50 000 в НАЦИОНАЛЬНЫЙ БАНК КАЙМАНОВЫХ ОСТРОВОВ на СчЕТ ноМЕр 476-899-6302487-WM3 в ТЕчЕниЕ 48 ЧасОВ. еСли НЕ выПОлНИшь наШЕ УСловИе, поЖАЛееШЬ.

Мне стало плохо. Пятьдесят тысяч долларов?! Где, интересно, мне взять столько денег? У меня в обувной коробке было тысяч двадцать пять, не больше. Но коробку с деньгами украли. У МЕНЯ НЕТ НИЧЕГО!!! У меня подогнулись колени, и я тяжело осел на пол. Меня как будто пришило. Доктор Шварцман. Мой единственный друг. Его больше нет. Как же я без тебя, Док?! Как же я без тебя?! Я подтянул колени к груди, закрыл лицо руками и разрыдался. В первый раз с той минуты, как начался весь этот хаос. В первый раз за долгие годы.

Я плакал навзрыд. Безутешно. Плакал о Докторе Шварцмане. Плакал о Сью. О своей идиотской работе. Об украденных деньгах. О покойном отце и о маме, которой, наверное, было стыдно, что ее единственный сын — патологический неудачник. Плакал о своей жизни. О том, какой эта жизнь была и какой не была, но могла бы быть. Впрочем, плакал я очень недолго. Мне пришлось прекратить рыдать, потому что каждое судорожное движение отзывалось пронзительной болью в отбитых и/или сломанных ребрах. Плюс к тому мне не хотелось, чтобы старина Клиффорд увидел меня в таком состоянии. Так что я метафорически взял себя в руки и поднялся на ноги — в буквальном смысле.

Я поблагодарил Клиффорда за помощь следствию (от чего тот раздулся от гордости), вышел на улицу и растерянно огляделся, не зная, что делать дальше. Я решил позвонить Джерри. Может быть, у него будут какие-то дельные соображения. Тем более что я ведь так и не удосужился позвонить ему и объяснить, почему меня не было на вчерашней встрече с издателями. Джерри, наверное, страшно злится. Или, может быть, беспокоится за меня: куда я пропал и вообще. Я набрал номер агентства, и Бет взяла трубку:

— «Агентство Сильвера».

— Бет, привет. Это Уолли Москович.

— Уолли! О Господи! Джерри тебя обыскался. Сейчас я вас соединю!

Джерри был подобен торнадо в Канзасе.

— Уолли?! — крикнул он так, что мне пришлось отнять трубку от уха.

— Джерри…

— Уолли, КАКОГО ХРЕНА?! Ты где?! Я тебе обзвонился! Со вчерашнего вечера! Чуть с ума не сошел от беспокойства!

— Джерри…

— Ты не явился на встречу! Ты, вообще, что себе думаешь?! С тобой все в порядке?

— Джерри…

— Ты не явился на встречу, а потом твой дурацкий мобильник опять позвонил у тебя из кармана, и я чуть ли не десять минут слушал какой-то весьма подозрительный шум и грохочущий рэп…

— Джерри…

— Уолли, я чуть с ума не сошел! У меня уже были мысли… совсем нехорошие мысли. Я подумал, что тебя тоже похитили. Знаешь, как я испугался?!

— ДЖЕРРИ!

— Что? Что у тебя происходит?! Ты где? Рассказывай все как есть! Где ты был?

— Я… — Я не знал, что ответить. Нет, правда, не мог же я сказать Джерри, что не явился на встречу с издателями, потому что отливал в компании рэперов, которые накурили меня в какашку. Он бы точно не понял. — Тут такое творится… такое…

— Что? ЧТО?!

— Джерри…

— Я тут с ума схожу от беспокойства, а ты даже не в состоянии толком все объяснить. Уолли, что происходит? Какого хрена, вообще?!

— Джерри…

— Ладно, Уолли, я понял. У тебя там все плохо. Но ты не волнуйся! Всякое в жизни бывает. Чего волноваться?! Забей и забудь!

— Джерри…

— Нет, Уолли, так не пойдет! Я жду объяснений! Ты не явился на встречу с издателями! На важную встречу! Ты меня очень подвел, и я жду объяснений. И на этот раз твои высокопарные излияния о достоинстве и чести художника не прокатят! Скажи мне, Уолли, что дело не в этом. Я тебя очень прошу! Пожалуйста!