Постепенно зрители стали расходиться, и многие понимали, кто присоединился к ним на сегодняшнем представлении. Проходя мимо нас с Рудо, мужчины почтительно снимали шапки, а женщины делали полупоклон. Я отмахивался: не стоит, мол, и пытался осторожно, чтобы не задеть никого, протиснуться в противоток. Нилир, наверняка, сказал бы, что я поступаю неосмотрительно: в такой толпе легко пырнуть князя ножом так, что и не заметит никто. Только я не был настолько глуп и всё-таки надел на нижнюю рубаху лёгкую, но прочную броню из дублёной кожи.

Я прошёл за сцену, и тут же скоморохи подняли сущий гвалт. Мне пришлось зажать уши: так громко грянули разом голоса, домры, бубны и жалейки. Улыбка сама собой расползлась по лицу.

– Ну что, смотрел? Как мы, хороши? – пробасил Берсек, меченый, похожий на медведя.

– Хороши, как же, – ответил я. – Как всегда, даже лучше.

– Куда уж лучше, – беззлобно проворчала Лаеда, гаерка-ящерица. Она куталась в лисью шубу и шмыгала носом: даже зимой рвалась на сцену, а выступала почти нагая, чтобы показать своё гибкое девичье тело, сплошь покрытое красивой перламутровой чешуёй.

– Иди, браги выпей, – посоветовал я ей.

– Кого я слышу? Уж не главного ли любителя браги во всех Княжествах?

Из шатра наконец-то вышел Трегор, широко разведя руки. Я шагнул к нему и заключил в крепкие объятия.

Раньше Трегор всегда носил маску и прятал каждую пядь тела. Боялся, что скоморохи перестанут признавать в нём шутовского князя, если поймут, что сам он не отмечен Морью. Но за последние пять зим все так или иначе узнали о его тайне, но никто не посмел и слова против сказать. Всё-таки никто не делал для меченых больше, чем Трегор, и никакой обман не мог этого обесценить.

– Какими ветрами, князь? – спросил Трегор, высвобождаясь из моей хватки.

– Злыми, князь, – невесело ответил я.

Трегор зорко осмотрел свою ватагу и, убедившись, что каждый знает своё дело и не испытывает ни в чём нужды, махнул мне рукой.

– Раз злыми, то пошли в шатёр. Негоже князя на морозе держать.

Мы с Рудо вошли и устроились: пёс – на полу у костра, разведённого почти как у тхена Алдара, прямо под отверстием в крыше, а я – на скамье, устланной шкурами. Над очагом у Трегора грелся ароматный сбитень, и шатёр полнился запахами трав, липового цвета, смородинового листа и крепкого хмеля.

– Голоден с дороги?

– Немного.

Трегор вышел ненадолго и вернулся.

– Сейчас принесут ужин. А пока говори, что за злые вести.

Трегор знал и о моей договорённости с тхеном Алдаром, и о том, что Царство засылало Пеплице гонцов. Трегор изначально обозначил, что пусть и зовётся скоморошьим князем, а всё же дела княжества его не волнуют, было бы хорошо в своей гильдии и своей ватаге, остальным пусть заправляют другие – в нашем случае я, Нилир и Смарагдель.

Трегор покрошил мне в сбитень свежей еловой хвои, и по шатру пополз колкий аромат. Я хмыкнул.

– Лучше бы плеснул туда чего крепче. За еловыми сбитнями разве поведёшь серьёзный разговор?

– Поведёшь, ещё как поведёшь, – твёрдо ответил Трегор. – Знаешь ведь, не люблю я, когда ты хмельной. Дурным сразу становишься.

– Ты как со своим князем разговариваешь? – хохотнул я и в шутку нахмурился.

– Так и я тоже князь. Или скоморох для тебя не имеет власти, а, самозванец?

Нашу несерьёзную перепалку прервали двое меченых: кудрявый мальчишка на козлиных ногах и девушка с серебристыми пятнами на лице принесли нам жареную дичь, горшок с кашей и мочёную клюкву.

– Псу тоже мясца подайте, – подсказал я юнцам. – Можно ведь? – это уже уточнил у Трегора.

Скомороший князь развёл руками.

– Не скомороху спорить с князем. Разумеется, накормим и Рудо.

Услышав своё имя, пёс пару раз ударил хвостом о землю.

– Мы с Нилиром и Смарагделем решили, что изгоним войско царя со своих границ. Если бы они хотели мирных договорённостей, не стали бы убивать наших парней на заставах. Такого мы не прощаем. Я созвал что-то вроде сокольего совета, всех соколов собрал, как раньше бывало. Мы поговорили и решили, что они попросят помощи у своих князей. Воробьи от Пеплицы и от Мохота уже принесли письма с согласием.

Я произнёс это нарочито небрежно, так, чтобы не пугать Трегора, но и не утаил ничего. Трегор задумчиво ворочал в пальцах крупную клюквину и в конце концов раздавил её.

– Ты решил объявить Царству войну?

Я вспыхнул.

– Это Сезарус объявил нам войну! Не я нападал на царя, а он отправил лазутчиков, которые напали втихаря, словно крысы! Уже тогда война была объявлена, Трегор, а я просто дам ответ на их действия.

– Мне не нравится это, Лерис. Скоморохи не воюют, ты знаешь. Я всегда был в стороне от волнений.

– Я не прошу тебя воевать. Просто хочу, чтобы ты знал всё то же, что знаю я.

Трегор помолчал немного, обдумывая мои слова, а потом неохотно кивнул.

– Ладно. Никто не переубедит тебя, знаю. Да ты и не сам решил, раз целый совет созвал. Хорошо, пускай князья соберут все силы и изгонят врага. Я буду молиться за вас Серебряной Матери.

– Лучше проси Владычицу Яви не скоро забирать наши жизни. – Я неумышленно поднял взгляд к отверстию в крыше, через которое в очаг сыпались редкие снежинки. – И за все Княжества помолись.

Мы сдвинули чашки с дымящимся сбитнем и одновременно запустили ложки в кашу.

Некоторое время мы ели молча, отдавая должное скоморошьим стряпчим. Я и правда был бы рад такой каше даже в тереме.

– Помнишь ли, Трегор, – начал я, – как мы с тобой побороли безликих тварей Истода?

Трегор укоризненно посмотрел на меня.

– Мог ли я забыть, Лерис? Ты правда так обо мне думаешь?

Я качнул головой.

– Нет, конечно, нет. Этот вопрос я задал как повод, чтобы вспомнить тот страшный вечер и то, к каким силам мы тогда обращались.

– Как нечистецкие сыны, обратились к силам нечистецким.

– Верно. Как думаешь, Трегор, выйдет ли у нас что-то подобное? Сможем мы в случае чего обратить царские войска в кочки и мшистые пни?

Трегор задумался. Он долго молчал, так тщательно обсасывая птичью ножку, что мне показалось, будто он хочет рассосать кость, как леденец. Рудо быстро умял оленью ногу, которую ему щедро поднесли из скоморошьих запасов (вероятно, шуты берегли её для какого-то празднества, но не пожалели княжескому псу), и теперь красноречиво смотрел на Трегора, гадая, достанется ему на сладкое косточка или нет.

Наконец, Трегор изрёк:

– Ты знаешь, Лерис, безликие не были людьми – твари, поднятые из могил и охваченные лишь жаждой отнимать у живых то, чего сами были лишены.