— Бог ты мой, — вздыхает Алина, — ничего нет особого, все самое обычное. Ги любит отца. Тот нас бросил, чтобы жениться на своей любовнице. Но оставил за собой право на встречи с детьми, этим он и пользуется, чтоб восстанавливать сына против меня.

— Так часто бывает, — говорит психиатр. Он ничего не записывает. Только посматривает, будто исповедник или полицейский, но в общем довольно дружелюбно. Если он согласится, что отцовское влияние наносит вред, то его папка может стать полезной. Наверно, доктор нуждается в более полной информации и доволен, что получает ее от матери. Снова вопрос:

— А брат мальчика и его сестры так же реагируют на сложившуюся ситуацию?

— Конечно, нет, — отвечает Алина. — Двое старших — уже взрослые люди и во всем могут сами разобраться; Леон только что сдал на бакалавра и скоро будет изучать аптекарское дело. Агата сейчас в последнем классе лицея. Оба они настолько презирают отца, что почти не ходят к нему.

Рыжая голова мягко кивнула. Алина уже завелась. Обычно младшие дети не очень послушны, не так ли? Ги ведь всего одиннадцать, умишко совсем детский, и его поведение не должно удивлять, менее естественно это для Розы — ей-то уже пятнадцать с половиной, она отлично учится. Но тут надо принять во внимание желание противопоставить себя сестре, к тому же более красивой, чем она, и, конечно, более независимой; то же самое происходит и с Ги — тому приятно дразнить старшего брата, которого он прозвал Пашой, а с того времени, как Ги начал учить латынь, он еще называет брата ego nominor[14]Леон. Хитрец мальчишка, а? Но озлобленный. Потому что его злит многое. У нас маленькая квартира, нет автомобиля, денег всегда не хватает. У них — дом, отличная машина, полный достаток. В Фонтене у Ги своей комнаты нет, а вот в Ножане есть. Отец использует его эгоизм, так как это ему выгодно. Может ли мальчик, сравнивая разные образы жизни, стать на сторону того из нас, кто больше любит его?

— Но ведь те же преимущества должны ощущать и старшие, — вдруг сказал психиатр. — Вы не думаете, что привязанность может иметь и другую причину, чисто эмоциональную?

Лицо у Алины скривилось.

— Если говорить о Розе, — прошептала она, — то здесь я могла бы предположить сентиментальные чувства, какие нередко возникают между отцом и дочерью. Но для Ги все это ужасно, у меня создалось впечатление…

— Впечатление? Какое?

Зеленые глаза стали внимательней, настойчивей, взгляд как сверло.

— Этим летом, — продолжала Алина, — во время каникул я отправила Ги в детский лагерь, а Розу — в Англию. После этого мне полагалось передать их отцу. Но с тех пор как они вернулись из отцовского дома, Роза холодна, точно лед. А вот Ги — только послушать, до чего он восхищен своей мачехой! И ребенком, которого она ждет! Как будто, доктор, это я, как будто обо мне он все это говорит. И напрасно я внушаю ему, что этот ребенок ему не будет ни братом, ни сестрой, раз родит его другая женщина; Ги смеет возражать: Все равно мы одного семени!

— И у вас создалось впечатление, — сказал психиатр, — что для Ги семья — я имею в виду полноценную, неразделенную семью: отец, мать, дети — восстанавливается в Ножане?

— У чужой женщины! Скажите, доктор, разве это не ужасно! — возопила Алина.

Доктор Тренель наклонился к диктофону:

— Раймонда, вы закончили? Можете привести ко мне мальчика.

Слегка подталкиваемый в спину, вошел улыбающийся Ги и нахмурился только за три шага от стола.

— Садись где хочешь, — сказал доктор, глядя в сторону.

Ги вразвалку, раскачивая плечами, прошел позади стульев и выбрал четвертый, самый дальний от матери, отодвинул его немного назад, уселся на самый край, придерживая сцепленными руками поднявшиеся при этом коленки. Ассистентка незаметно подмигнула врачу и положила перед ним на стол листок бумаги.

— Мы дали ему несколько небольших тестов. Совсем не плохо, я вас уверяю, — сказал психиатр. — У меня есть еще некоторые, присланные из лицея. Коэффициент более чем удовлетворительный. Мальчик совсем не глуп. Нам надо минут пять поболтать. Если вы, мадам, пройдете в соседнюю комнату, моя ассистентка составит вам компанию.

Алина в тревоге поднялась. Этот ребенок может наболтать невесть что. Ну, конечно, он тут для этого и находится. Однако есть факты, требующие пояснений, выводов…

— Знаете ли, доктор, — начала она, — Ги так робок…

С тем же успехом она могла бы обратиться к гранитному монументу.

Вы полагаете? — вымолвила статуя. — Он не казался слишком робким, когда ввязался в драку на школьном дворе…

Ассистентка уже взяла ее под руку; Алина покорно последовала за ней, но, обернувшись, заметила на стене грифельную доску с желобком внизу, на котором лежали цветные мелки. Психиатор, не обращая внимания на уходящую мать, уже говорил мальчику:

— Не нарисуешь ли мне домик? А сбоку от него дерево, а? Рисуй как хочешь и что хочешь, только быстро…

Когда Алина с сожалением закрыла за собой дверь, Ги большим красным кольцом изобразил солнце, а двумя зелеными черточками воткнул рядом тисовое дерево.

Алине вернули сына полчаса спустя; он вышел, ухмыляясь, с хвастливым видом, уплетая неизвестно откуда взявшийся бутерброд с сыром. Ассистентка попросила дать адрес отца, если понадобится связаться с ним. Алика ожидала этой просьбы и дать адрес не отказалась, но намеренно перепутала всех Давермелей и сделала так, чтобы Луи было невозможно разыскать: сказала, что он живет на улице Вано, в Ножане, невзирая на насмешливую улыбку сына, на которую ассистентка, однако, не обратила внимания.

— Было бы желательно, — сказала она, — чтобы мальчик к нам заходил время от времени.

— Вы ему ничего не прописали? — удивилась Алина. И, заметив, что женщина поморщилась, добавила: — Я не знаю, может, надо что-то успокоительное?

— Лечить следует причину, а не следствие, — уклончиво сказала ассистентка. — Доктор Трекель скоро вам пришлет свое заключение.

Алина быстро вышла и направилась к кондитерской, где перед изумленным мальчиком появились ромовая баба, пирожное с вишнями и шоколадный эклер; мать подступала к нему и так, и эдак, забрасывая его вопросами: О чем он тебя спрашивал? Что он тебе сказал? Про отца говорили? Ги глотал, глотал, глотал все подряд, стал вдруг чересчур воспитанным — с полным ртом говорить не полагается, — и временами лишь вздыхал с явной скукой. Уже выходя из кондитерской, Алина догадалась:

— Они у тебя спросили папин адрес в Ножане?

— Конечно! — ответил Ги с жестоким простодушием.

12 ноября 1967

13 часов

Посмеяться над этим? Или заплакать? Поди пойми! Если на свете нет чудес, то бывают лотереи; и вместо крупного выиграша иногда выпадают мелкие — для утешения. Жинетта всегда готова поносить своего муженька, но она и представить себе не могла существование женщины без двуспального ложа, .а значит — и без брачного свидетельства. Анри, прочно угнездившийся на этом ложе, свято придерживался тех же принципов. И когда месяц назад оба они во время доверительного разговора с Алиной рассказали ей о своем соседе, одиноком человеке, ставшем инвалидом после автомобильной аварии — обе ноги у него были перебиты, а жена и дочери погибли, — Алина как-то не сразу уловила смысл их сообщения. Несчастный мсье Гальве, он жил лишь для своей семьи… И поскольку разговор шел за триста километров от их набожной материи, Жинетта не побоялась добавить: к тому же он протестант. Потом сообщила интересную подробность: Бедняжка! Посмотри, он живет вон там, в этом большом доме с зеленой крышей, целыми днями слоняется из комнаты в комнату…