— Боюсь, ход ваших дел был сильно нарушен этим злополучным происшествием, — сказала Ракель.

— Да, — ответил сеньор Висенс, — но в наше время нужно привыкать к таким вещам, правда, моя дорогая?

— Видимо, да, — ответила сеньора Алисия и снова погрузилась в молчание.

— Ну мне нужно поговорить с сеньором Даниелем относительно пары перчаток, а вы, полагаю, пришли к моей дочери. Надеюсь, ей уже гораздо лучше.

Мимо дворца епископа медленно шли погруженные в разговор высокий человек в длинном плаще и монах-францисканец среднего роста и хрупкого сложения. Они пошли по дорожке, ведущей мимо двери на кухню, и незамеченными вошли в узкий проход.

— Сеньор Исаак, Его Преосвященство будет рад вас видеть, — заметил монах, закрыв за ними дверь.

— Ему сегодня лучше, отец Бернат? — спросил врач.

— Он пребывает в беспокойстве и раздражении, — ответил секретарь епископа. — Мне кажется, значительно лучше. Надеюсь, у вас есть время поиграть в шахматы.

И повел врача вверх по узкой винтовой лестнице, ведущей в спальню Его Преосвященства.

Тут в остальных частях дворца прекратилась всякая деятельность. Те, кто делал вид, будто выполняет свои обязанности, бросали все, заслышав шаги врача, и напрягали слух, чтобы первыми услышать о кончине Его Преосвященства.

Ракель вышла из дома сеньора Висенса в сильном раздражении. Дойдя до середины двора, вспомнила, что не позвала Лию и не сказала Юсуфу, что уходит. Руководствуясь запахом, она пошла вокруг дома на кухню, открыла дверь и свирепо посмотрела на них. Как она и ожидала, они уютно сидели за столом, ели, пили и болтали. Забыв, для чего отец отправил их сюда, Ракель отрывисто сказала, что уходит, и они поплелись за ней.

Когда они шли по двору, из дома вышел Даниель.

— Ракель, надеюсь, ты полностью оправилась, — заботливо сказал он.

— От чего?

— Марти говорил о тебе непростительные вещи, — с удивленным видом сказал Даниель. — Я тоже расстроился.

— А, это. Он был пьян, — сказала Ракель. — И к тому же вообще глуп, как пробка. Не представляю, как можно принимать его всерьез.

За отсутствием привратника кухонная служанка выпустила их из ворот, и они пошли в сторону еврейского квартала.

— Ты нашла сеньору Лауру в худшем состоянии, чем ожидала? — спросил Даниель, недоуменно хмурясь.

— У нее все в порядке, — ответила Ракель. — Женские неприятности. Волнение по пустякам. Не беспокойся — когда придешь в следующий раз, она будет вовсю улыбаться. И улыбалась бы сегодня, — добавила она ядовито, — только ей нужно было увидеться со мной, и служанка ее матери заставила ее оставаться в спальне до моего появления.

Она резко отвернулась.

— Мне нужно идти. Времени уже много. Я не собиралась задерживаться так долго в доме сеньора Висенса.

И пошла так быстро, что запыхавшаяся Лия далеко отстала от нее.

Даниель остановился и смотрел ей вслед.

— Что это с ней?

— Думаю, я мог бы сказать вам, сеньор Даниель, — ответил Юсуф, — но я не уверен. Могу ошибиться.

— Скажи своему учителю, что я хотел бы поговорить с ним кое о чем, — сказал Даниель.

— О чем же? — спросил Юсуф.

— Ты любопытен, не так ли? О Жуакине. Том самом монахе. Это, кажется, удивляет тебя?

И Даниель медленно пошел домой.

Праздник тела Христова. Четверг, 12 июня

Это был ясный, солнечный день, прохладный ветерок умерял жару. Превосходный день для праздника, и толпа горожан в лучших одеждах стекалась к собору на мессу.

Многим было любопытно, кто будет вести службу, еще более любопытно — кто станет читать проповедь вместо Его Преосвященства. Если отец Франсеск, то в основном проповедь будет исходить от самого епископа. Если кто-то другой — особенно не из числа сторонников Беренгера — это даст любопытные указания на то, чего ждать в ближайшие годы.

Никого не удивило, что службу вел отец Франсеск. Однако когда пришло время читать проповедь, он скромно сел в кресло среди других каноников. Ближайшая к кафедре дверь открылась, кто-то вошел и поднялся по ступеням на кафедру.

Для многих стал сильным потрясением — правда, не для Франсеска Монтерранеса и не для Берната — вид Беренгера де Круильеса, глядящего сверху вниз на своих прихожан.

Кто-то впоследствии говорил с радостным изумлением в голосе, что епископ походил на умирающего. Другим показалось, что он несколько бледен. Но все соглашались, что говорил он обычным твердым, звучным голосом — хорошо слышным в самых дальних уголках собора.

— Beatus vir qui non abiit in consolio imporium, — произнес он, и в голосе его звучала горечь. — Что означает, дети мои, блажен муж, который не ходит на совет нечестивых.

Епископ посмотрел на своих прихожан, взгляд его, казалось, проникал всем в душу.

— Дети мои, — продолжал он, — слушайте меня внимательно, прошу вас, и запоминайте, что я скажу. Среди нас ходит зло, смертоносное, словно чума, и двое уже стали его жертвами. Два человека в расцвете жизни. Один из них, уважаемый горожанин, был нам всем известен; другой был чужаком среди нас и заслуживал, хотя, возможно, и был грешником, нашей помощи и защиты.

Они погибли, потому что слишком многие из нас — из вас, стоящих здесь перед алтарем, — слушали дурные советы нечестивых — злых или глупых мужчин и женщин — вместо того, чтобы заткнуть уши и прислушиваться к своему, Богом данному благословенному здравому смыслу.

Сегодня мы отмечаем великое таинство жертвоприношения Тела нашего Господа. Изначально я собирался говорить об этом священнейшем из жертвоприношений, но эти слова были вырваны у меня из уст деяниями иных сил.

Прихожане с неловкостью замялись.

— Кое-кто говорит, что она здесь, — произнес он обычным тоном, однако голос его был слышен у западной двери. — Сейчас, в нашем городе, — добавил он, повысив голос. — Эта чаша, священная чаша, Грааль, в которой Господь наш принес себя в жертву перед своими учениками[3]. Среди вас есть те, кто говорит, что эта священнейшая из реликвий находится здесь. И что она сеет зло вокруг себя. И они говорили не только это. Успокойтесь, дети. Я слышал все, что говорят грешные и глупые. Что Грааль может принести власть и неслыханное богатство, что он может менять обличье, чтобы его не коснулись недостойные руки, что он может убивать.

То, что говорят они — ложь, одна ложь. Подумайте сами. Я должен поверить, что чаша, вмещавшая в себя жертву нашего Господа, представляет собой камень алхимика? Что это волшебная палочка? Огонь шарлатана на рыночной площади? Или языческий идол? Если да, то Грааль поистине попал в руки сатаны, а поверить в это я не могу.