В Колонном зале Дома союзов начались приготовления к похоронам. Москвичи к очередным траурным мероприятиям особого любопытства не проявили — к тягостной «пятилетке пышных похорон», или «трем „п“», как окрестили первую половину восьмидесятых в народе, уже начали привыкать. Ведь перед этим, совсем недавно, ушли из жизни Суслов и Брежнев. У людей лишь вызывало некоторую досаду обилие симфонической музыки, передававшейся по телевидению и радио вместо развлекательных передач и спортивных трансляций.

Тем временем в ЦК КПСС готовились к пленуму. На места полетели из ЦК шифровки, одну из них получили в Томске, где в тот момент находился в командировке Егор Кузьмич Лигачев — секретарь ЦК КПСС, бывший в то время в дружеских отношениях с будущим генсеком Горбачевым. Однако он был уже проинформирован о всем, что произошло.

«…Меня застал, — писал Егор Кузьмич в своих мемуарах, — ночной звонок Горбачева:

— Егор! Случилась беда: умер Андропов! Срочно вылетай! Завтра же утром будь в Москве. Ты нужен здесь…»

На мой взгляд, за этим коротким эпизодом из воспоминаний Лигачева кроется весьма многое, прежде всего угадывается напряженная закулисная борьба, которая, как тогда казалось, неминуемо должна была проявиться на предстоящем пленуме. Горбачев надеялся совершить рывок во власть и спешно собирал преданные силы: в этой ситуации даже один голос мог сыграть решающую роль.

Но пленум ЦК прошел на удивление спокойно и гладко. Председатель Совета министров СССР Тихонов представил на рассмотрение присутствующих кандидатуру Черненко, и тот был единогласно избран Генеральным секретарем ЦК КПСС.

Иногда, чтобы понять, что происходит на самом деле, гораздо важнее знать реакцию на то или иное событие в жизни государственного человека его друзей и близких, нежели официальных кругов, где всё прикрыто завесой политических условностей и недомолвок. В этом смысле упомянутый уже рассказ супруги Черненко — Анны Дмитриевны является особенно показательным и развеивает многие домыслы, связанные с избранием Константина Устиновича генсеком.

Во-первых, как она вспоминает, муж очень сильно переживал смерть Андропова: «Конечно, Андропов был очень умным человеком и руководителем высокого класса. Константин Устинович относился к нему очень уважительно, а Андропов к Черненко — настороженно».

Во-вторых, «Константин Устинович, — утверждает Анна Дмитриевна, — видел недостатки Горбачева, его скоропалительность, непродуманность в решении вопросов. И он относился к нему сдержанно. Да, помогал, наблюдал за ним, но чувствовал в Горбачеве гонор. Тот выслушает, но сделает по-своему, поэтому близких отношений между ними не было. Я была очень расстроена, когда после смерти Андропова Константина Устиновича избрали Генеральным секретарем. Я очень перепугалась, и когда муж пришел домой, сказала ему: „Что же ты наделал, как ты мог согласиться на это?!“

Ведь были и другие кандидатуры — Гришин, Романов… Но больше всех рвался на этот пост Горбачев. И Константин Устинович считал, что Горбачеву еще рановато… Да, он прямо ему и сказал: „Рановато“. Дескать, молод еще. В общем, я расплакалась, когда Черненко стал генсеком.

…Для его здоровья это было тяжеловато. Хотя он говорил о том, что есть у нас молодые силы, которые потом могут стать во главе, но к ним надо присмотреться. Он болел воспалением легких, когда часто выезжал в командировки. То поломка с машиной, то еще что-то в пути, и он здорово промерзал. Да о своем здоровье он вообще не думал! Такая борьба шла кругом. На работу уходил с температурой. „Куда же ты идешь, ты же болен!“ — останавливала я мужа. „Я не могу не пойти, людям же назначено“. Константин Устинович работал по 14–18 часов в сутки».

…Не очень гладко прошло первое организационное заседание Политбюро. Черненко, понимая, что Горбачев, выдвинутый предшественником на высокие партийные роли, ревностно относится к своей карьере, предложил наделить Михаила Сергеевича весьма большими полномочиями:

— Пусть Михаил Сергеевич ведет заседания Секретариата. Он человек молодой, энергичный, физически крепкий…

В этом предложении Черненко было больше трезвого расчета, нежели хитроумной подоплеки: он планировал сделать из Горбачева союзника, но ни в коем случае не хотел получить в его лице противника. Однако не все члены Политбюро оказались столь благорасположенными к Горбачеву. Возразил тот же Тихонов, который совсем еще недавно, при Андропове, был накоротке с Горбачевым:

— Да Горбачев превратит заседания Секретариата в коллегию Минсельхоза. Будет вытаскивать лишь аграрные вопросы…

Тотчас посыпались и другие возражения. Но их в довольно резкой форме отмел министр обороны маршал Устинов. Он поддержал предложение Черненко, причем сделал это решительно и твердо.

— Лучшей кандидатуры не найти. Прав Константин Устинович: Горбачев молод и энергичен!

После него свои сомнения напрямую уже никто не высказывал. Правда, искусный дипломат Громыко, совсем недавно безоглядно поддерживавший молодого андроповского выдвиженца, проявил осторожность:

— Давайте подумаем, не будем сейчас торопиться, а позднее к этому вопросу вернемся…

Тут я позволю себе маленькое отступление и попробую описать характер Громыко, которому суждено будет после смерти Черненко сыграть заметную, едва ли не главную роль в избрании следующего генсека. Андрей Андреевич — личность в истории Советского государства легендарная. «Дипломатическая школа Громыко», как в свое время дипломатия Молотова, была своеобразным явлением в мировой международной практике. Человек образованный, эрудированный, доктор экономических наук, он вошел в историю как «министр-нет», был твердым, жестким, но и достаточно гибким дипломатом еще сталинской кадровой закваски.

Всегда молчаливо-замкнутый, как говорится, застегнутый на все пуговицы, в официальном общении весьма корректный, Громыко в обычной рабочей обстановке был иным — высокомерным, порой слишком упрямым и несговорчивым, нередко проявлял пренебрежение к чужому мнению. Члены Политбюро знали об этих его чертах хорошо, но не всегда умели противостоять им. Как-то я присутствовал при разговоре Брежнева с Черненко по «громкой связи». Леонид Ильич, говоря о предстоящем голосовании «вкруговую» по какому-то срочному и важному документу, наставлял Константина Устиновича:

— Чтобы Андруша не упирался и не ставил «против», ты начни голосование с него. Найди подход, уговори, чтобы он не упрямился…

«Андрушей» за глаза величали Громыко в Политбюро все члены «шестерки». Его белорусское произношение некоторых русских слов так никогда до конца и не выветрилось.

Черненко, как и другие члены Политбюро, относился к нему с почтением и уважением, но особой доверительности и близости между ними никогда не было. Тем не менее они оба были удостоены Ленинской премии за совместную работу — подготовку многотомной истории советской дипломатии. Думаю, читателя может заинтересовать отрывок из книги Громыко «Памятное», чтобы понять, как строились отношения между ним и Черненко.

«К. У. Черненко, — пишет Громыко, — я знал на протяжении двадцати лет. Заслуживает, вероятно, внимания такой факт. Дня за три до кончины, почувствовав себя плохо, он позвонил мне: