что по-латышски вы не понимаете, но здесь ведь и русские газеты выходят.

— Как получаем, — почесал затылок Мурашко. Заметно, что хочет что-то соврать, но не рискнул. Вмешался Зарубин:

— Нам здешние товарищи помогают, из полпредства. А мы потом своим шифром зашифровываем, и в иностранный отдел посылаем.

— То есть, вы просто переписываете доклады дипломатов и в Москву шлете? — уточнил я.

— Ну да, а что такого? — удивился Мурашко. — Политическую жизнь Латвии товарищи правильно отражают, что изменится, если мы по-своему напишем? Крестьян безземельных много, они в города идут, работу ищут. Что тут думать? Надо революцию делать.

Ну да, что тут думать? Нельзя забывать, что Латвия — аграрная страна. Может, ситуация и получше, чем была в России в конце девятнадцатого века, но горожане составляют лишь двадцать пять процентов населения, а остальные семьдесят пять — это крестьяне. Победит та политическая сила, за которой пойдет крестьянство. Не сумели бы большевики выиграть гражданскую войну, если бы не отдали крестьянам землю. А здесь латышский парламент уже потихонечку начал разукрупнять помещичьи имения, оставляя землевладельцам не более пятидесяти гектаров, а остальное отдают крестьянам. Искать работу в города идут единицы, может, десятки. К тому же, маргиналы никогда не станут ударной силой революции. А безземельные крестьяне, получив от правительства землю, враз станут буржуазией и социалистическую революцию устраивать не станут. Зачем воевать, если и так все дадут? А мои подчиненные перепишут из докладов своих коллег из НКИД идею, что зарождающийся пролетариат готов выступить за дело марксизма-ленинизма. И что мы получим в результате? Вот-вот... Политбюро, получив одинаковые доклады и из НКИД, и из ИНО ВЧК, сделает вывод, а Коминтерн начнет рыть землю, готовить вооруженное выступление, которое закончится кровью.

Менять нужно дураков и, чем быстрее, тем лучше. Напишу рапорт Дзержинскому, пусть объявит мне выговор за плохую работу. Но говорить о том вслух я не стану. Скажу, они тут дров наломают. Поэтому, сказал совсем другое:

— Что я вам могу сказать? Работаете вы правильно, наблюдение ведете, досмотр проводите. Поняли, в чем ваша ошибка?

— Так точно, — обрадовался Мурашко. — С подследственными, то есть, с гостями полпредства вести себя вежливо, а принадлежность к ВЧК скрывать.

— Что ж, товарищи, можете быть свободны.

Отпустив обоих чекистов, я еще раз подумал, что нужно убирать дураков, заменять их другими товарищами, более грамотными и толковыми. А потом в голову пришла мысль: а зачем мне их убирать? Подберем с Трилиссеров парочку ребят, пришлем сюда. А Мурашко с Зарубиным пусть себе трудятся, изображают чекистов. Рычат себе, страх нагоняют. А новые люди, за их спиной, станут себе дело делать. Роскошь, конечно, держать в качестве «дымовой завесы» двух человек, но посмотрим. Может, оно себя и оправдает?

Глава пятнадцатая. Пока шумит мотор

Поезд неспешно подходит к Рижскому (то есть, пока еще Виндавскому) вокзалу, паровоз гудит. Резкий толчок и остановка. Все. Можно выходить на перрон.

От вокзала и до Лубянки недалеко, можно дойти минут за сорок, но тащиться с чемоданом не хочется. Да и по статусу уже не положено. А в чем прелесть быть начальником (и немалым), так это в том, что тебе не надо искать такси или извозчика, потому что едва ли не к самому перрону подают машину. Главное, чтобы встречающих оказалось не слишком много. Нормально, если один человек, что проводит тебя до авто, откроет заднюю дверцу, поможет сесть, а сам усядется спереди, как оно и положено. А вот, ежели, встретят трое, оно куда хуже, потому что тебе придется сидеть сзади, между двух чекистов — конвоиров, а на переднее сиденье усядется не охранник, а старший группы захвата. Авось я пока еще не настолько проштрафился, чтобы за мной группу высылать. Шучу.

Меня нынче встречал лишь один, но этого человека я знал в лицо.

— Приветствую, месье Кусто, — улыбнулся Артур Артузов, протягивая мне руку.

— И вам того же, мессир Фраучи, — ответствовал я.

Хотел полюбопытствовать, чего это начальник контрразведки республики встречает равного по положению коллегу, словно простой сотрудник, но решил, что Артур и сам все расскажет. То, что меня станут встречать, я не сомневался, потому что сам телеграмму из Риги отправлял, но Артузова увидеть не ожидал.

— Господа-товарищи, носильщик не нужен? — обратился к нам дюжий дядька в новенькой синей куртке и синей фуражке.

Ишь, а в мой прошлый приезд носильщики выглядели более затрапезно. Видимо, НКПС тоже встал на «новые рельсы». И хотя большой надобности в носильщике не было, но я отдал дядьке свой чемодан.

— И портфельчик ваш могу взять, — обрадовался тот. Верно, не каждый из пассажиров «заграничного» поезда может позволить себе носильщика.

Я только отмахнулся. Портфельчик я уж как-нибудь сам донесу. Я из-за него и его содержимого полночи не спал, караулил. Теперь понимаю, как тяжело приходится дипкурьерам и почему они ездят парами.

— Тебя куда отвезти? — поинтересовался Артур. — Сразу к нам или вначале в НКИД заедешь?

Хороший вопрос. У меня, когда приезжаю в Москву, начинается форменное раздвоение личности. Ладно, что не «разтроение». Вроде, первым дело следует по месту основной службы прибыть, доложиться, а уж потом к Чичерину. Но нынче, если по степени важности брать, то вначале нужно ехать в НКИД. А по предложению немцев об авиасообщениям? Тоже к Чичерину или сразу к Владимиру Ильичу? Впрочем, пусть нарком сам докладывает Предсовнаркома. Он товарища Ленина скорее увидит, да и вообще, в данном случае, не стоит прыгать через голову.

— Сначала в НКИД, — решил я. — Оставлю наркому документы, а уже потом к нам.

Моя бы воля, я бы вначале к себе рванул, в ИНО и начал бы там закручивать гайки на предмет «поставок» в Европу «некачественного материала». Намылил бы шею товарищу Бокию (или Бокия?), а за компанию устроил разнос Трилиссеру, а уже потом сел бы вместе с начальствующим составом отдела и стал бы решать вопрос — а как же нам подготовить сотрудников для работы в посольствах? Впрочем, Бокию бы не пригласил на совещание, потому что меня теперь мучает вопрос — а не специально ли Глеб Иванович отправил в Ригу таких кретинов? Следовало бы доложить о том самому Дзержинскому, но