В это время вошел еще один опер. Он вынул из пакета запотевшую бутылку водки, демонстративно сорвал акцизную марку, открыл крышку. Взял с подноса стакан и налил половину. Андрей выпил.

— Ладно, — пошел на уступки Соловьев. Точнее, он изменил тактику допроса. — Не хочешь говорить про своего напарника, отвечай про Хворостенко. Для начала назови адрес, где вы встречались. Кстати, твой напарник тоже приходил по этому адресу?

— Да.

— И его зовут?

— ...Виктор Крапивин.

Вадим Соловьев чуть ли не залился краской.

— Андрей! — воскликнул он. — Как же ты мог скрывать такое имя!

Ровно через сорок минут имя второго снайпера прогремело на всю страну и ее окрестности. Мало того, Россия узнала убийцу генерала Дронова в лицо.

* * *

Из обрывочных репортажей и газетных статей Близнец понял, что следственные органы тщательно скрывают истинную причину покушения. Все, что говорит на следствии Проскурин, скрывается от прессы. И это понятно: заявление капитана вызвало бы шок. Но как бы то ни было, участь капитана решена, его будут колоть, чтобы выйти на заказчика. Крапивин удивлялся: почему молчит полковник Хворостенко? Он обещал, что возьмет убийство Дронова на себя. Нет, он в последний момент передумал: возьмет ответственность. Что не одно и то же. Пришла вызывающая дрожь мысль: Хворостенко взяли. Уже взяли. Потому-то и нет от него никаких заявлений. И не будет.

Не успел.

У Виктора был единственный способ проверить свою догадку. Но то было рискованное мероприятие: наверняка за квартирой Хворостенко установлено наблюдение. С нее теперь опера глаз не спустят, будут просеивать по принципу: всех впускать, никого не выпускать. И все же рискнуть придется.

Не успел...

Не успел полковник. Может, оттого, что Андрей Проскурин заговорил чуть раньше? Ведь ему при любом раскладе не резон скрывать имя человека, стоявшего за покушением на генерала Дронова. А это уже провал операции. Генерал мертв, мертвы и мотивы преступления.

Наблюдение. Чему-чему, а этому искусству Близнец был обучен.

Дом прокурора Хворостенко. Окна его квартиры. Окна в соседнем доме, откуда могли наблюдать оперативники. Редкие машины, стоящие на обочине раздолбанной дороги, открытые ворота гаражей, распахнутые двери сараев.

Сараев вокруг хватало. Разные по величине, они лепились друг к другу. Одна крыша со скатом на одну сторону, другая на противоположную. Один из шпал, другой из кирпича. Один обит дощечками от тарных ящиков, другой — ржавым листовым железом. Возле каждого кучи чужого мусора — сосед валит на территорию соседа. У первого, считая справа от дороги, сарая собрались несколько человек. Сидят на корточках, пьют пиво из горлышка, потягивают сигареты. Все местные — тут даже думать не надо, не то что вычислять. Дело не в одежде, жестах и позах, а в одинаковых отсутствующих взглядах. Ни один самый опытный оперативник не сумеет набросить на себя эту жутковатую маску.

Близнец купил в киоске бутылку водки и прошел мимо парней. Но вернулся. Засветив горлышко «Столичной» из-под ветровки, кивнул на двухлитровый баллон пива:

— Запить не найдется? Денег на закуску не хватило. Даже жвачки нету.

— Конечно, присоединяйся, брат. — Старший из этой компании не обрадовался халяве, как-то действительно по-братски посочувствовал незнакомцу, равнодушно, без алчного блеска в глазах.

— Меня Виктором зовут.

Прозвучали имена:

— Коля.

— Володя.

— Санек.

Стакан нашли быстро — но без суеты. Парень лет двадцати пяти, назвавшийся Володей, сходил домой и прихватил закуски: нарезанный хлеб и пару плавленых сырков.

— Водка хорошая, не паленая, — определил Николай, покрутив в руках бутылку. — В матвеевском киоске покупал?

— Не знаю. Правый с краю, — показал Крапивин.

— Матвеевский, — утвердительно кивнул Николай. — В открытую торгует водкой, заметил? Раньше Матвей в нашем доме жил, потом забурел, хату в центре купил, переехал. Знает: если кто-нибудь здесь траванется, ему башку открутят. Давай, брат, поднимай первый. Пивом не запивай — тяжело будет, просто хлебом закуси. Володь, принеси водички.

Близнец выпил. Долго судорожно сглатывал. Не пришлось подыгрывать: водка была тепловата и натурально не пошла. Он успел забежать за угол сарая, и его вырвало. Коротко. Тошнотворной водкой, ожегшей гортань.

Когда он вернулся, парни уже выпили и жевали бутерброды с сыром.

— Остынь минут пять, — предложил Николай. — Потом снова выпьешь. Тебе уже легче, правда? — Он заглянул в покрасневшие глаза Виктора и дружески похлопал его по плечу. — Ты не местный? Мы тут всех знаем.

— Нет, — Крапивин покачал головой, отдуваясь. — Отцовского товарища ищу, где-то здесь живет. Раньше служил под его началом. Полковник Хворостенко.

Николай покачал головой:

— Не слыхал про такого. — Он глянул на товарищей. Володя пожал плечами, Саня тоже покачал головой.

— Он инвалид, фактически из дома не выходит.

— Да хоть покойник. Не слышали про такого.

Близнецу показалось, что парням не понравились его расспросы. Что же, подумал он, теперь их право, их очередь подозревать в нем кого угодно. И способ новизной не отличался. Может, он угадал наполовину, когда Саня, руки которого пестрели от татуировок, покачал пальцем, словно грозил. Однако обращался к товарищам.

— Помните, инвалидную коляску закатывали в ванинский дом? Самого инвалида не видел, а коляска была точно. Шестую квартиру всегда сдают, — пояснил он. — Один выезжает, другой въезжает. Вчера туда снова кто-то заселился. Какая-то баба с ребенком. Потом... Хворостенко, ты сказал? Видел я пару раз мужика лет пятидесяти, горбоносый, с усиками, лицо желтое, как будто сала объелся. Не его ты ищешь?

— Да вроде похож.

— Только он на своих двоих был, с клюшкой, правда, как хоккеист носился. Да, точно, в ванинский дом он заходил. Ванька сейчас на киче отдыхает. Он бы тебе полный расклад на квартиранта дал.

— Шестая — этого его квартира? — А в голове снайпера имя другого человека, полковника Хворостенко: «Это не его квартира». Ее всегда сдают. И людей, побывавших в ней, тоже сдают. Поэтому не рассчитывают на возвращение последних.

— Не, его — восьмая, напротив.

Близнец налил полный стакан пива, осушил его одним глотком. Но горечь и прорезающая ее сухость остались. Невозможно было смыть этот слой ни пивом, ни водкой.

Если у парней и были какие-то подозрения, то они рассеялись. Об этом говорили словно запавшие и потемневшие глаза, бледность, подрагивающие руки Виктора. Была бы у них возможность послушать сердце случайного знакомого, они бы вызвали ему «Скорую». Такое же желание возникло у Близнеца во время ночного звонка Андрею Проскурину. Вот сейчас он начал понимать, почему молчит полковник Хворостенко...