Отем не дрогнув выдержала мой взгляд, ее блестящие, как драгоценные камни, глаза смотрели на меня, и я понял: она видит меня таким, какой я есть.

– Я не стал бы тебя винить, если бы ты больше не захотела иметь со мной ничего общего, – сказал я. – Если хочешь, я уйду и, обещаю, больше никогда тебя не побеспокою. – Я сглотнул набухший в горле ком, только сейчас сообразив, сколь многое стоит на кону. – Я этого не заслуживаю, но, надеюсь, ты дашь мне еще один шанс.

Отем смотрела на свои сложенные на столе руки и молчала. Потом бросила взгляд на наручные часы.

«Разговор окончен. Она больше не хочет со мной общаться. Ей нужно работать, учиться и…»

– Время обеда уже прошло – сказала Отем. – Я проголодалась, а ты прождал меня здесь четыре часа. – Она посмотрела на меня, на ее полных губах заиграла улыбка, взгляд потеплел, и я понял, что прощен. – Хочешь чего-нибудь перекусить?

– Ага, – ответил я хрипло. – Хочу.

Декабрь

– Извините, Отем, – сказала моя научная руководительница. – Знаю, это не то, что вы хотели услышать.

– Да, не то. – Я крепче вцепилась в телефон. – Что же мне теперь делать?

Я спрашивала скорее не ее, а себя. Гарвард отклонил мой проект, посвященный возобновляемому биотопливу, и эта новость придавила меня тяжелым камнем.

– Послушайте, – сказала мисс Робинсон, – можно подать заявку еще раз, следующей весной или даже зимой. Вы можете изменить проект, попробовать снова или вообще поменять тему. Или можете передохнуть, направить свои усилия в другое русло.

Я отчетливо услышала в ее словах подтекст: «Передохни и соберись, девочка».

– Да, хорошо, – ответила я. – Я подумаю.

– У вас по-прежнему есть все шансы закончить Амхерст с отличием, так что выше нос, дорогая, и с праздниками.

– Спасибо, и вас тоже с праздниками.

Мы одновременно дали отбой, и я уронила мобильный на колени.

– Вот зараза.

Месяцы тяжелой работы, упорного труда – и всё коту под хвост. Сидеть в пустой, тихой квартире и переваривать эти новости в одиночку не было ни сил, ни желания. Я снова взяла мобильный и написала сообщение Уэстону.

Нужно поговорить.: (

Мгновенного ответа не последовало. Я написала Руби такое же сообщение, и тут же сообразила, что подруга перестала быть моим первым номером на случай чрезвычайных ситуаций и стала номером вторым. А первое место занял Уэстон

«В этом есть смысл, – подумала я. – Руби сейчас за тысячи миль отсюда, а мы с Уэстоном видимся практически каждый день. Только и всего».

Руби написала: Что стряслось?

Гарвард отклонил мой проект. Можно тебе позвонить? Мы так давно не разговаривали.

Пауза. Потом Руби ответила: Конечно.

Я набрала номер виллы, на которой Руби жила в Специи. Смешной сигнал вызова проиграл трижды, прежде чем Руби взяла трубку.

– Привет, подружка. – Голос Руби звучал напряженно и немного недовольно. – Значит, в Гарвард ты не идешь?

– Они сказали, тема слишком узкоспециализированная.

– Они много потеряли.

– Еще не всё потеряно, – сказала я. – Моя научная руководительница говорит, что еще есть время представить им новый проект.

– Точно. Круто, наверное. В смысле, если ты этого хочешь.

Я нахмурилась.

– Я позвонила в неподходящее время? У тебя какой-то отстраненный голос.

– Ничего подобного, подружка, я здесь! – сказала Руби громче. – Итак, что будешь делать? У вас там еще день, да?

– Ага. Мы с Уэстоном пойдем закупаться продуктами.

– Горячее свидание в продуктовом магазине. Очень на тебя похоже.

У меня жар прилил к щекам.

– Это не свидание, мы просто друзья.

– Ты всё время так говоришь.

– Потому что это правда.

– Ну конечно. Ты проводишь уйму времени с мистером Тёрнером. Произошло что-то интересное, о чем мне следует знать?

– За те шесть секунд, прошедшие с тех пор, как я тебе сказала, что мы просто друзья? Нет. Мой статус не изменился.

– Жаль. Было бы веселее, если бы ты сказала «всё сложно».

– Я верна своим клятвам и полностью сосредоточена на работе, а Уэстон всё еще привыкает к новой жизни. Ни мне, ни ему не нужно большего.

– Звучит практично, безопасно и скучнее, чем кукурузный бензин, – фыркнула Руби. – Ладно, как там дела у Уэса?

– Хорошо. Определенно намного лучше, чем в тот последний раз, когда ты его видела. Он изучает экономику, проходит реабилитацию, и с каждым днем повседневная жизнь дается ему всё легче и легче.

– Хорошо. Супер. Рада это слышать.

Ее голос вновь звучал отстраненно.

– Руби, что?..

– Слушай, мне надо идти. Повеселитесь в продуктовом магазине, парочка сумасшедших малышей, – добавила она и рассмеялась. Смешок показался мне натужным.

– Хорошо. Созвонимся на днях?

– Очень скоро, – пообещала Руби. – И, Отем?..

– Да?

Короткая пауза.

– Мне жаль, что твой гарвардский проект не удался. Правда, жаль.

– Ладно. Спасибо, Руби.

– Люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю.

Я дала отбой, надув губы, посмотрела на телефон. Должно быть, у Руби множество дел, наверное, именно поэтому она так странно со мной говорила. Она очень умная, вкалывала до седьмого пота – именно поэтому ее пригласили учиться в Италию.

Я снова проверила входящие сообщения. От Уэстона ни слова. К настоящему времени он уже должен был уйти с реабилитации, к тому же в последнее время мы отвечали на сообщения друг друга почти сразу же.

«Потому что так поступают друзья. И нет тут “ничего сложного”».

Падал снег, когда я вышла из своей квартирки на Роудс-драйв и быстро пошла к шикарному жилому комплексу, в котором жил Уэстон, – недалеко от кампуса. На фонарных столбах висели рождественские гирлянды, и золотистые лампочки горели в сером свете гаснущего дня.

Сердце билось у меня в груди веселой птицей, а с губ не сходила улыбка. Разговаривая с Руби, я не призналась, как сильно жду совместного с Уэстоном похода по магазинам.

Я постучала в дверь его квартиры, потом нажала кнопку звонка. Наконец я услышала безжизненное, равнодушное «да».

Уэстон говорил так, будто неохотно отвечал на телефонный звонок. «Я всё еще здесь».

Он всегда оставлял дверь незапертой, чтобы я могла войти в любое время; я прошла вглубь квартиры и нашла его на кухне: он согнулся пополам в своем инвалидном кресле и как завороженный смотрел на осколки стекла, поблескивающие под колесами кресла.