Журнал громили. И за «Улитку на склоне», и за «Поэта и толстяка». Редакцию разогнали. Безработный Бальбуров939 ходил по Москве и говорил, что очень доволен: ему удалось напечатать Белинкова. У Володи Бараева940, по слухам, случился инфаркт (А. Белинков, Н. Белинкова. С. 199).

прокуроры тогда ограничились лишь демонстрацией своих симпатий к творчеству расстрелянного в 1921 году поэта, а дальше пойти не рискнули (В. Огрызко. Создатели литературных репутаций. С. 276).

С утра началась паника. Позвонили «сверху», что надо срочно направить в Политбюро ЦК КПСС пьесы «Послушайте!», «Традиционный сбор», «Большевики». Оказывается, за подписью Гришина в Политбюро подана докладная записка под заглавием «О политической ущербности пьес и спектаклей „Послушайте!“, „Традиционный сбор“ и „Большевики“». На двух страницах дается характеристика этих произведений в таких выражениях, как «сломанные судьбы», «противопоставление одного всем», да и этот один, сам неопределенной, а может, такой же неустроенной судьбы (о «Традиционном сборе»); в центре – проблема террора, которая взята, чтобы возникли ассоциации с известным периодом, исторически же эта проблема никого не интересует (о «Большевиках»); вся послереволюционная творческая деятельность Маяковского показана пессимистически: поэт гибнет в конце, логически сломленный борьбой с государством и обществом (о «Послушайте!»). К докладной Гришина прилагается проект решения Политбюро: «Указать Главлиту на либерализм. Указать Министру культуры СССР». Понятно, что такое «указать!» (Л. Зотова – http://prozhito.org/notes?date=%221968–01–01%22&diaries=%5B564%5D).

Ивана Пырьева, – как сказано в дневнике Анатолия Гребнева, – оказывается, отпевали в Елоховской церкви. Это было сделано в глубокой тайне – так же, как и служба на 40‐й день. Двое друзей его, тоже коммунисты, ездили договариваться с церковным начальством. Идеи идеями, а Бог все-таки есть… (А. Гребнев. С. 73).

Еще до конца рукописи явилось ощущение, что это, в сущности, куда больше, чем сам Мандельштам со всей его поэзией и судьбой. Вернее, здесь и бедная судьба этого крайне ограниченного, хотя и подлинно талантливого поэта, – с крайне суженым диапазоном его лирики, бедного кузнечика, робкого (умершего, в сущности, от страха и еще задолго до самого конца) и предерзостного – приобретает (судьба эта) большое, неотъемлемое от судеб общества значение.

Анне Сне сказал, что «это больше самого Мандельштама», и она решительно согласилась, сказав, что она точно так же думает. Сказал ей, что я не считаю вовсе безнадежным делом опубликование этой вещи в перспективе, если суждено нам дождаться «подвижки льдов» (Солженицын и все с ним связанное и накопившееся) (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1967–1970. С. 125).

без предупреждения и без ведома родных, была перевезена из 27‐го роддома, где она лежала на сохранении беременности, в 27‐е отделение больницы им. Кащенко. Решение о переводе было принято с участием дежурного психиатра Тимирязевского района, а основанием перевода были названы просьбы больной о выписке943. 23 февраля Горбаневская была выписана из больницы им. Кащенко, так как психиатры признали, что она не нуждается в лечении (http://old.memo.ru/history/diss/chr/index.htm).