Молодой папаша мельком поздоровался, будто не узнал меня. Мальчик побежал к отцу, и спустя мгновение они оба скрылись из виду. Снаружи долетел детский голосок:

– Когда я выашту, буду таким, как дядя, и буду летать на бальшом белом шамалете.

Я невольно усмехнулся.

– Я бортинженер, – ответил я на вопросительный взгляд старика. – Летаю на большом и белом…

– Ну, пойдем чаевничать, инженер, – сказал старик. Ему явно не терпелось похвастать личным кабинетом со столом о двух ящичных тумбах и обитой зеленым сукном столешницей, с перекидным календарем, с графином и стаканами подле него, с дисковым телефоном в черном эбонитовом корпусе, с кожаным креслом выцветшем и затертым до белизны.

Из окна кабинета начальника станции хорошо просматривался перрон, по которому, рука в руке, шли куда-то в сторону водонапорной башни отец и сын.

– Тебя как звать-то? – спросил старик, извлекая из шкафа, занимающего всю боковую стену, электрический самовар.

– Алексей, – ответил я, продолжая смотреть в окно.

– А я Михаил Афанасьевич, – отрекомендовался старик. – Зови просто – дядя Миша.

Дядя Миша оказался жутким говоруном. Накопилось, видно, в старике столько невысказанных слов, что найдя-таки «свободные уши», он решил выплеснуть из себя все без остатка. В его-то годы другой возможности может и не представиться. Я слушал в пол-уха, а мысли мои путались, перескакивали с одного на другое и постепенно уводили в такие дремучие дебри, разобраться в которых не представлялось возможным.

Пеший путь от Савино, а это ни что иное, как спальный район на дальней окраине города, до дома занял бы от силы часа два. А если дойти до места, где начнутся высотки, шанс поймать такси вырастает кратно. При таком раскладе максимум через час я бы мирно спал в своей постели.

В окно я видел, как отец открыл дверь какой-то хозяйственной постройки и скоро исчез в ее темном зеве. Мальчика сразу заинтересовал угольный ящик неподалеку. Спустя минуту рубашонка со слониками, штаны, руки и нос Алешки местами заметно почернели.

А спал бы? – задавался я вопросом, возвращаясь к мысли о доме. Поезд ожидался прибытием в три часа ночи. Теперь же вечер…

Тут меня осенило, ибо какого дня вечер – имело решающее значение. Я оглянулся, посмотрел на перекидной календарь на столе. Дата шокировала – среда, десятое августа одна тысяча девятьсот восемьдесят третьего года!

Тридцать шесть лет! – снежным бураном пронеслось в голове. – Тридцать шесть!

– Алеша! – послышался вдруг приглушенный женский голос, и я мог под присягой поклясться, что это был голос моей матери, и звала она именно меня.

– Мама?! – удивленно воскликнул я.

Михаил Афанасьевич оторвался от своего самовара, окинул меня странным взглядом.

– Галка явилась, не запылилась, – проговорил он, продолжая смотреть на меня крайне заинтересованно.

– Галка, – повторил я шепотом. – Галина Савельевна! – сказал я громко и уверенно.

Я бросился из кабинета, озираясь по сторонам, после выбежал на перрон, и там замер, изумленный увиденным.

От угольного ящика в сторону вокзала молодая женщина вела за руку чумазого Алешку.

– Мама, – сказал я, но слова мои утонули в рокоте дизеля тепловоза и лязганье колес подходящего к перрону поезда.

Она умерла год назад. Почти не болела, занималась по хозяйству до последнего дня. Я был в рейсе, когда ей сделалось плохо. Неотложка забрала ее, но довезла уже не до больницы, а до морга. И вот теперь она проходила мимо меня живая, молодая, красивая, вела домой своего маленького Алешу. А я, ее выросший сын, сам уже почти старик, стоял на перроне и не мог отвести от нее взгляда. Мое нескромное поведение смутило ее. Она демонстративно отвернулась и ускорила шаг. Алешка, влекомый ее рукой, едва успевал за мамой, то и дело срывался на бег.

Я совершенно не помню жизни на этой станции. Было ли это на самом деле или это мое воображение нарисовало передо мной картины возможно, густо смешивая их с невозможным?

Мама и сын скрылись в здании вокзала. Пассажиры стоящего поезда из открытых тамбуров и сквозь оконные стекла безразлично глядели на станцию без названия. Ничего примечательного в ней, естественно, не находили, да и остановка здесь краткая и формальная: никто не покинул поезд, никто не вошел в него.

– Алешка, ты где? – долетел до меня голос отца. Теперь я знал наверняка, что это именно он, именно тот человек, которого я когда-то называл своим папкой, которого, судя по всему, очень любил.

Мама рассказывала, что отец погиб под колесами поезда, но как это произошло, при каких обстоятельствах – это оставалось тайной за семью печатями.

Отец обошел постройку вокруг, заглянул за угольный ящик, остановился, осмотрелся, сняв фуражку, почесал затылок. Поезд, тем временем, тронулся. Проводники, как и полагается, держали в вытянутых руках сигнальные флажки. Ничто не предвещало беду, но вдруг взгляд отца уловил движение в тамбуре последнего вагона. Мне тоже показалось… Нет, я точно видел как косматый мужик уводил малыша в рубашке со слониками вглубь вагона.

– Алеша! – взвыл отец, и бросился за набирающим обороты поездом.

– Стой! – закричал я и рванул за отцом, пытаясь догнать и остановить, или хотя бы сбить с ног. – Я с матерью, я дома! – завопил я что есть мочи.

Но отец уже уцепился за поручень, повис на нем и…

Голова пошла кругом, в глазах потемнело, холодный колкий воздух хлестанул по лицу. Небо от края до края зажглось фиолетовым и тотчас погасло. Мир утробно заклокотал и вдруг взорвался неистовым залпом десятка громогласных орудий. Земля под ногами вздрогнула и заходила ходуном.

Гроза бесновалась, шумные шаги широкого ливня уже долетали до слуха, когда к перрону подкатил одинокий вагон. Вагон остановился около меня. Посадочный тамбур оказался открыт, и я немедля вошел в него. За спиной тут же хлопнуло и зашипело, забурлило. Ливень опоздал. Лишь отраженная от асфальта водяная пыль едва коснулась моих рук.

Я сидел в своем купе, смотрел в окно и думал о том, что спустя тридцать шесть лет скитаний по поездам отец добился-таки своего – он отыскал меня в этом самом вагоне. А осознав случившееся, он обрел, наконец, свободу. Невероятного упорства и силы духа человек. Он ушел со слезами счастья на глазах.

Радость и гордость переполнили мое сердце. Я зачаровано наблюдал за тем, как там, в черном полупрозрачном зеркале, ливень размывает и увлекает вниз акварель моего старого мира; как по стеклу рассыпаются бусинки огоньков мира нового; как в струях чистой небесной воды вспыхивают и весело играют радуги.

– Подъезжаем, – услышал я голос проводницы. Эта полная