иначе, она с ним не поехала. И может, думал он теперь, сидя за рулем, болезнь его девушки — за мили до Рино — стала первым звоночком, что поездка выдастся странной. Но откуда ему было знать? А теперь, забравшись так далеко от Рино, проделав такой путь, как он мог взять и просто развернуться?

В начале, чуть дальше Рино, он ехал и наблюдал, как шоссе 80 флиртует с рекой Траки: то подбирается, то снова отстраняется. Потом попал в россыпь домиков под названием Фернли, и река пропала из виду. На многие мили не было почти ничего, всего пара ранчо на засушливой земле. Бернт смотрел, как вдоль обочины позвякивает провисающая колючая проволока, а когда и она закончилась, отсчитывал время по металлическим знакам, торчащим каждую десятую часть мили. Через какое-то время исчезли и они, остались только выцветшие зеленые знаки, отсчитывающие мили, с цифрами, вытравленными белым. Думая о чем-то своем, Бернт наблюдал, как они приближаются, и наблюдал, как они удаляются.

Он думал об отце: когда тот был молод, то никогда не покидал дом без отутюженных стрелок на джинсах. Перед выходом всегда проверял, блестят ли туфли, даже если всего лишь собирался обходить свои акры, даже если знал, что туфли будут в грязи и песке, стоит сойти с крыльца. Такой уж он был. Бернт это ненавидел. Ненавидел его.

Он помнил, как отец стреножил задние ноги свиньи, протянул веревку через шкив над полом сеновала и наматал на колесо. Потом велел Бернту взяться за колесо и сказал: «Поднимай засранца и держи, и не смотри, что дергается. Я вскрою ему глотку, и тогда все — худшая работа позади. Тебе достается чепуха. Просто держи, пока из этого говнюка вся кровь не вытечет». Бернт только кивнул. Отец сказал «тяни», и Бернт начал крутить колесо. Свинья пошла наверх, визжа, вращаясь и брыкаясь. Отец стоял рядом, неподвижный, с ножом наготове и большим пальцем на самом краю лезвия, ждал. А потом одним взмахом рассек животному горло от уха до уха. Свинья еще боролась, кровь хлестала из раны и густела в песке. Бернт не понял, как та не попала отцу на туфли и штаны, но не попала.

И так было всегда, каждый раз, когда он кого-нибудь убивал. На нем — ни капли крови. Почти невероятно, думал Бернт, и в подростковом возрасте потратил не одну бессонную ночь, удивляясь, как это возможно, почему кровь сторонится отца. Все возможности, какие приходили в голову, казались такими оторванными от реальности, что он предпочитал считать это просто удачей.

Таким человеком был его отец. Какой он теперь, мертвый?

Бернт содрогнулся. Снова стал следить за милевыми знаками — точнее, попытался, но те исчезли. На миг он подумал, что где-то случайно съехал с шоссе. Но нет, это же невозможно, а кроме того, дорога, по которой ехал, сохраняла все внешние признаки шоссе. Потом на обочине промелькнул срезанный металлический столбик, и Бернт задумался, а что если когда-то тут торчал знак, — что если кто-то систематически их спиливает. Наверно, скучающие подростки, которым заняться нечем.

Бернт прикинул положение солнца в небе. Казалось, оно так же высоко, как и час назад, еще не начинало спускаться. Проверил датчик топлива: от половины до четверти бака. Поехал дальше, думая, хватит ли бензина до следующей заправки. Наверняка хватит. Разве она так уж далеко?

Он открыл бардачок, чтобы достать карту и посмотреть, но карты не было. Может, он ее уже доставал и она соскользнула под сиденье, но если так, то она завалилась куда-то глубоко и он не мог ее найти, по крайней мере, за рулем. Нет, сказал он себе, заправка скоро будет. Как иначе. Он не так уж далеко от Элко. От Рино до Элко меньше трехсот миль, а он заправлялся в Рино. А где-то между ними Виннемука. Он что, проехал город и не заметил?

Хватит ему бензина, он сам знал, что хватит. Не надо поддаваться играм разума.

Отец сказал ему, что если Бернт уйдет, то может не возвращаться.

«Ладно, — ответил Бернт. — Я и не планировал».

А потом ушел.

Или стоп, не совсем так. Прошло уже столько лет, легче думать, что этим все и кончилось, но все было не так просто. Он не сказал «Ладно». Он не сказал: «Я и не планировал». На самом деле он сказал: «А на хрена мне возвращаться?»

Отец улыбнулся:

— Я уж думал, ты не спросишь. Пошли, — и направился к двери, поманив Бернта за собой.

Наверное, час спустя — может, больше, может, меньше, трудно судить, когда едешь один, — Бернт позвонил подруге, хотел сказать, что она была права, не стоило ему ехать. Надеялся, она уговорит его повернуть, и бог с ним, с наследством.

Но она не взяла трубку. Или нет, не совсем так: звонок не прошел. Казалось, будто проходит — Бернт набрал номер, услышал несколько гудков, потом звонок прервался. У телефона не было приема.

«А что тут такого странного?» — удивилась какая-то часть его разума. Он посреди глуши — естественно, обслуживание будет паршивым. Придется ждать, пока он не подъедет к городу, и тогда пробовать опять.

Все это казалось нормальным, рациональным, правильным. И все же другая его часть переживала, понимая: что-то не так.

Радио тоже оживало и глохло, одна и та же станция то отлично слышалась, то почти тонула в помехах, то опять слышалась. «Не странно», — настаивал кто-то в разуме. Наверное, говорил он себе, сигнал здесь скачет. Он все твердил это, хотя на открытой равнине скачки происходили не реже, чем когда он объезжал гору или подъезжал к следующей.

Были моменты, когда не оставалось ничего, кроме помех. Когда он медленно поворачивал ручку, но ничего не находил. Когда нажимал на кнопку поиска и тюнер пробегал всю полоску от начала до конца, не зная, где примоститься, и начинал заново, и снова, и снова, и снова. Так продолжалось минут пять или даже десять, потом вдруг включалась частота, на которой, казалось, шли сплошные помехи, но так и не сменялась. Через какое-то время начинало мерещиться, что за помехами что-то есть, странный шепот, и он вот-вот усилится и постепенно превратиться в чьи-то голоса. Но он так ничем и не становился, просто помехи.

Бернт посмотрел на датчик топлива. От четверти до половины бака. Разве он это уже не видел? Постучал по датчику пальцем, сперва легонько, потом сильнее и сильнее, но показания не менялись.

Когда он приедет в