Итак, книга Сильвии понравилась, а сама она теперь стала (подумать только!) женой писателя Реджинальда Уэлларда. Как миссис Уэллард она фигурировала в Семи Ручьях, Мальвах и Красном Доме, если ей случалось встретить служанку, которая объявляла о ее приходе. Если же служанки на пути не оказывалось, то с цветника, или из кустов малины, или от конюшни ее окликали: “Привет, Сильвия!” – и формальности на этом кончались. Но теперь ей пришлось сделаться миссис Уэллард, женою Реджинальда Уэлларда, не пчеловода, а писателя. Округлить рот, сжать губки, широко раскрыть или сощурить глаза, пожать плечами, принять очаровательно таинственный вид – весь арсенал шел в ход для объяснения того, что ее муж написал книгу – вы же знаете, дорогая, каково все это. Но они, разумеется, не знали. И Сильвия со всей ее прелестной мимикой не могла рассказать им ничего.

– Я виделась с Бетти Бакстер, – сказала Сильвия, вернувшись в Вестауэйз.

– Да? – отозвался Реджинальд.

Он не любил жену Бакстера. Она почти всегда ухитрялась раздражать его; у нее была привычка разговаривать с цветами примерно так, как обычно женщины сюсюкают с щенками и котятами. Ну, положим, котенок еще может понять, когда к нему обращаются: “Иди сюда, масенькая моя кисуленька!” – возможно, не разбирая слов, но по тону чувствуя, что еда близко. Но совершенно невероятно, во всяком случае для Реджинальда, чтобы клумба цинний могла каким бы то ни было образом отвечать, когда жена Бакстера в том же тоне допытывается, склонившись над цветами, не хотят ли они, чтобы их полили. Большинство садовников подтвердит, что цветы по-разному реагируют на людей, ухаживающих за ними; Реджинальд и сам, по своему опыту, не сомневался в этом, но он отказывался верить, что махровые маки становятся розовее и поднимают головки, когда миссис Бакстер появляется в саду. “Они узнают меня, мистер Уэллард, право же, узнают”. Ну и дура!

– Я знаю, дорогой, ты не любишь ее, но она просто без ума от тебя.

Как может Сильвия говорить так легко, так опрометчиво!

– Еще бы, Сильвия, ведь я прекрасный человек.

– Конечно прекрасный! – она посылает ему воздушный поцелуй. – И она столько слышала о твоей книге и очень заинтересовалась ею.

– Она прочла книгу? – спрашивает автор как можно безразличнее.

– Нет, у них истек срок абонемента в библиотеке или что-то в этом роде, она объясняла мне. Но собирается прочесть, как только достанет.

– Книжку можно купить, – замечает Реджинальд не без раздражения.

– Я посоветую ей. Наверное, ей не пришло это в голову. Она приглашала нас в субботу играть в теннис. Конечно, я сказала, что ты очень занят и я не могу дать согласия, не поговорив с гобой.

– Пожалуй, я буду занят в субботу, – отвечает Реджинальд Уэллард.

Грейс Хильдершем тоже собирается прочесть книгу, как только достанет. Грейс – крупная блондинка с вечным румянцем на щеках и вечно растрепанными светлыми волосами. Было бы преувеличением сказать, что она не вылезает из малинника, собирая ягоды для своего знаменитого джема, но если вы именно там увидели ее впервые, вы решите, что это ее постоянное местопребывание, а встретив где-нибудь еще, подумаете, что она только что оттуда. Только так можно объяснить ее румянец и растрепавшуюся прическу. Она очень милая. У нее всегда либо масса детей, либо масса малины, либо масса чего-нибудь другого, и она вечно занята. Реджинальд чувствует, что шансы Грейс Хильдершем прочесть “Вьюнок” невелики. Даже если она достанет книгу (а это с непривычки не так-то легко), ей будет трудно выкроить время.

– Ты ведь любишь Грейс, правда? – спрашивает Сильвия по возвращении из гостей.

– Ужасно, – говорит Реджинальд.

– Она тоже ужасно любит тебя.

Наречие выбрал Реджинальд, а не Грейс. Но нет сомнений, она действительно хорошо относится к нему.

– Она мечтает прочесть твою книжку.

– Прекрасно.

– Она зовет нас на чай на этой неделе. Какой день тебе больше подходит? Я знаю, что ты очень занят.

– Суббота, – отвечает Реджинальд.

Лина Коулби тоже очень хочет прочесть книгу. Если здороваешься с Линой за руку, она снимает большие кожаные перчатки, и под ними оказывается еще пара обыкновенных, матерчатых. С Линой не стоит говорить о еде. Ей приходится кормить мужа, троих детей, коня, пони, четырех коров, козу, двух свиней, полдюжины голубей и, по мнению Реджинальда, бессчетное количество уток и цыплят. Она вечно думает о продуктах, смешивает продукты, приносит продукты, подсчитывает стоимость продуктов, заказывает продукты и готовит. Это изматывающий труд, но Лина сумела сохранить руки. Вряд ли это удалось бы другой женщине. Огромный, медлительный, романтический Коулби восторгался ее руками, когда ухаживал за нею, и ему однажды почти удался комплимент по поводу их красоты; она знала, какова жизнь жены фермера, но дала себе клятву, что не испортит рук. И сдержала ее. Если бы не половинка лимона, которую замечаешь, войдя в ванную комнату помыть руки, и не две пары перчаток, трудно было бы догадаться, сколько времени и заботы посвящает Лина своим рукам и как она ими гордится.

– Тебе нравится Лина, да? – спрашивает Сильвия, придя от Коулби.

– Я безумно восхищаюсь ею, – говорит Реджинальд.

– Я очень рада. Она тоже безумно восхищается тобой.

Реджинальд так и думал.

– Она хочет взять книгу в бердонской библиотеке, когда они на той неделе поедут на рынок. Абонемента у них нет, но, я думаю, это несложно: нужно внести полкроны задатка, а потом время от времени платить по два пенса.

Реджинальд имел представление о библиотеке в Бердоне. Они пытаются идти в ногу со временем, но с самого начала отстали лет на тридцать, и этот разрыв нисколько не сократился. Так что если никто из многочисленных Кингсли не написал романа под названием “Вьюнок”, Лине придется подобрать у них себе что-нибудь другое.

– Мы сумеем как-нибудь выбраться к ним на ужин?

– Конечно, дорогая, если хочешь.

Какое бы будущее ни готовил “Вьюнку” Лондон, в сельской местности пока ничего не происходило.

Реджинальд снова едет в Лондон стричься.

Стрижка – эго одно разорение. Как будто недостаточно бриться каждое утро. Кроме потерянного дня, еще и сплошные траты. Пять миль до станции – не меньше шести пенсов на бензин, да и покрышки стираются. Разворот и задний ход на станции – полкроны за поломанный забор, если не удастся врезаться в то самое место, что и в прошлый раз. Обратный билет (возвращаясь от парикмахера, просто необходимо ехать первым классом) – 13 шиллингов 8 пенсов. Ленч в клубе – примерно 6 шиллингов 6 пенсов. Стрижка и чаевые – 1 шиллинг 6 пенсов. Дежурному по станции в Литтл Моллинге за то, что никто не украл автомобиль, – 1 шиллинг. Итого: 1 фунт 5 шиллингов 8 пенсов. Да за такие деньги можно сделать перманент.