– Вот и я о том же, – дернула худыми плечами Лиля. – Бывший офицер и работающий художник, декоратор нашего театра. Совершенно разные круги. Между прочим, у нас не курят.

– А я и не курю, – сказал следователь. – Еще один вопрос, последний, мы уже уходим… Вы общаетесь с соседями Парщикова? С теми людьми, матерью и сыном, у которых он снимает комнату?

Реакция Косаревой была более чем неожиданной: она побледнела. Жаров ясно увидел, как краска опала с ее щек, словно у женщины выпили кровь.

– Нет, – спокойно ответила актриса, уже через секунду профессионально справившись со своим лицом. – С хозяйкой я только здороваюсь, а мальчика так и вообще никогда не видела.

– Что ж, – пожал плечами Пилипенко, снова вставляя сигарету в рот, – больше мне не о чем вас спросить. Разве что… Это может не иметь никакого отношения к делу, но…

– Так спрашиваете, наконец! – раздраженно произнесла Косарева.

Пилипенко повел своей сигаретой, словно указкой, в сторону некой вещи, лежавшей на гримерном столике.

– Что это за фигурка? Если я не ошибаюсь, то это куколка вуду.

– Совершенно верно – это вуду. И, разумеется она не имеет и не может иметь никакого отношения к вашему делу.

Жаров давно заметил маленькую, размером с флэшку, куколку, надетую на простой шнурок, подобный тому, какие продают в придачу к дешевым нательным крестикам. И вновь что-то странное мелькнуло в облике актрисы. Жаров заметил: когда она взяла фигурку, у нее сильно дрожали пальцы. Косарева протянула куколку следователю, тот озадаченно повертел ее в руке.

– Да ведь у нее просто-напросто ваше лицо! – с изумлением воскликнул Жаров, заглянув через плечо друга.

– Ну и что? – взвилась актриса. – Это мой оберег, я ношу его вот здесь, как раз в ложбинке между грудей.

Она выхватила куколку из рук следователя и мгновенным жестом накинула себе на шею. Амулет действительно лег точно меж ее маленьких острых грудей, провалившись в вырез лифчика и закачавшись в уютной тени. Жаров почувствовал, что его лицо стремительно краснеет.

– Больше вопросов нет? – холодно осведомилась Косарева.

Уходя, Жаров попытался поймать взгляд женщины, но она смотрела мимо. На крылечке следователь, наконец, прикурил свою многострадальную сигарету.

– Ты заметил? – спросил Пилипенко.

– Конечно. Но что это может значить? Почему она так перепугалась, когда речь зашла о его соседях? И какое значение может иметь эта куколка?

– Не знаю. Но что-то тут явно происходит. Я просто пытался нажимать в этой беседе разные кнопки вслепую. И одна почему-то сработала. Но вот что за механизм она запускает, пока не известно. Это я насчет соседей. А с куколкой еще более любопытно.

– Что… с куколкой? – проговорил Жаров, почему-то испытывая страх.

– Когда мы осматривали машину Парщикова, я обнаружил там такую же. Болтается перед стеклом, как обычная фигулька, которые вешают, чтобы водитель не заснул. Так вот, у той куклы было лицо капитана Парщикова.

– Это, по крайней мере забавно. Похоже, оба верят в вуду или просто так играют… Ну, а про Афганистан ты ее зачем?

– Парщиков был контужен в Афганистане, – сказал Пилипенко, глубоко затягиваясь. – Весьма важное обстоятельство. Именно это и насторожило меня при ее первом допросе.

– Не вижу тут никакого смысла.

– А я таки напротив, вижу. Я уверен, что Косарева знает, как Парщиков это сделал. И знает она именно потому, что контуженный офицер разговаривает во сне.

* * *

В управление Пилипенко не вернулся: друзья обосновались в редакции и до глубокой ночи пили виски из представительского фонда. Сначала выбрали самую представительскую бутылку – семнадцатилетней выдержки. Когда она закончилась, перешли к менее представительской – двенадцатилетней, что было похоже на обыкновенную виноградную чачу, которую гонят хозяйки в степном Крыму. Конец вечера Жаров помнил смутно, утром проснулся в редакции, на своем кожаном диванчике, принял шесть таблеток антипохмелина и весь день безуспешно пытался работать, ползая в кресле на колесах, словно инвалид. Во второй половине дня неожиданно позвонила Лиля Косарева, как оказалось, просто поболтать. Она чувствовала смущение за свою вчерашнюю холодность и, в конце концов, все это кончилось уговором попить как-нибудь кофе.

– Можно прямо сейчас, – с замиранием в груди произнес Жаров.

– Почему бы и нет?

Жаров был, как назло, в своем вельветовом костюме, в котором Лиля видела его вчера. Ему казалось, что если человек ходит всегда в одном и том же, то выглядит он как-то глупо. К тому же после вчерашнего, он этот костюм так и не снимал. На сей раз пришлось положить под язык две таблетки антиполицая – от запаха…

Они встретились у почтамта. Лиля держала в руках маленький дамский зонтик, раздумывая, раскрывать или нет – ведь дождь лишь чуть-чуть накрапывал.

Они зашли в кофейню ресторана «Сочи», и Жаров заказал две двойных чашечки.

С самого начала он ожидал какого-то подвоха: не очень-то ему верилось, что актрису интересует его персона. Однако разговор шел о чем угодно, только не о недавнем убийстве. Жаров предложил выпить по рюмке коньяку, чего ему сейчас явно не хватало, Лиля была не против.

Слово за слово, он проводил ее домой, на Московскую улицу. У подъезда выяснилось, что вечер можно и продолжить, поскольку у Лили в холодильнике есть коллекционная бутылка Массандры.

Жаров не верил, что все это взаправду происходит: красавица-актриса увлекала его к себе, и непонятно, чем может кончится этот вечер.

– У меня беспорядок, – вздохнула женщина, – не обращайте внимания.

На столе валялась куколка вуду, Лиля взяла ее двумя пальцами и переместила с глаз долой. Жаров с удивлением заметил, что это была фигурка человечка с пистолетом руке.

– Это ваше хобби? – спросил он.

Лиля смутилась, краска залила ее лицо.

– Так, мастерю потихоньку… – пробормотала она.

И тут Жаров увидел книжку. Проследив направление его взгляда, Лиля как бы невзначай накрыла ее газетой. Это была книга по магии вуду. В сочетании с вооруженной фигуркой все это обретало довольно зловещий смысл…

Лиля задумчиво покусывала ноготь. Казалось, она чувствует, что Жаров ждет от нее разъяснений.

– В наш информационный век, – заговорила она, – людей волнует больше не вещи, а строение вещей. И как ребенок, распотрошив куклу, рыдает, обнаружив в ней труху, так подоплеку тех или иных событий мы обычно принимаем за самые события. В этом есть свое очарование, поскольку мотивы, отношения, среда и прочее – все это жизнь. А к жизни нас приучили относиться как к объекту наших умозаключений.

Жаров с удивлением воззрился на женщину, которая держала в руке высокий бокал с темно-красным вином. Она говорила обиняками, пытаясь вывести собеседника на какую-то мысль, теперь уж точно – имеющую прямое отношение к убийству.