Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Татьяна выжидательно смотрела в лицо подруги, на котором отражались смесь самых разных эмоций: от панического страха до апатичной грусти к себе и своей сегодняшней жизни.
– Надя, – подруга нежно положила свою ладонь на руку хозяйки, – у тебя с Костиком проблемы?
Смотреть в глаза лучшей подруги, которая верно поняла все без слов, было совершенно невозможно.
– Что случилось? Ты его с кем-то видела? Или он тебе сам сказал?
Надежда замотала головой, прикусывая губу, чтобы задержать горячие слезы в уголках глаз.
– Нет, просто…
Она замолчала и уставилась на дно кружки, покрытое коричневыми пузырьками от выпитого кофе. Наде было стыдно рассказать подруге о том, что Костя забыл последний день рождения собственной супруги. В тот день он уехал на работу до того, как она проснулась. Смс-ки с поздравлениями от друзей и знакомых, сына и родственников, приходили через каждые полчаса, а вот муж молчал. Ну, это потому, что он приготовил мне замечательный подарок, утешала себя Надя, и каждые пятнадцать минут смотрела на часы – долго ли до вечера. Константин показался дома около десяти, усталый и помятый, и, лишь взглянув на супругу, понял, что она от него чего-то ждет. «Наденька, прости, я совсем замотался», обнял ее муж и чмокнул в лоб, а потом в щеку, «забыл в офисе и цветы, и подарок. Прости, просто вылетело из головы… У меня сейчас такой период, инвестор наседает, сроки утекают, настоящие проблемы, в общем». На следующий вечер он, разумеется, притащил букет и конфеты, и даже золотую цепочку с кулоном в форме элегантной буковки «Н». Еремина не сомневалась, все это было куплено на скорую руку в ближайшем торговом центре. Настроение было загублено еще на неделю, а слезы перестали капать из опухших глаз только через несколько дней.
В горле Наде встал ком размером с Австралию. Отчего поплакаться совершенному незнакомцу было гораздо проще, чем лучшей подруге? Может быть, потому что, все эти истории вовьются в ковер их дружбы, и тенью будут преследовать Надежду – через жалостливые взгляды Татьяны, пока у одной из них не настанет болезнь Альцгеймера, и эти воспоминания не забудутся вовсе.
– Ясно, – изъявила подруга и задумчиво почесала затылок, – что делать будем?
– А что тут поделаешь? Так вот сложилось…
– Э-э-э, нет, дорогая, – Тарасова подняла указательный палец, чтобы отрезвить свою собеседницу, – сдаваться еще рано! Костик, конечно, мужик видный, что так скрывать: высокий, статный, чувствуется в нем… как бы сказать, стержень, что ли? Но и ты у нас тоже… – Татьяна окинула хозяйку оценивающим взглядом и осеклась. Укусила губу, и немного наклонила голову, сузила глаза, что-то прикидывая у себя в мыслях.
Надежда оглянулась назад, проследив за затуманенным взором, и увидела фото в рамке, стоящее на тумбочке рядом с дверью на балкон. Сделанная еще до рождения Пети и Ани, фотография изображала смеющуюся Татьяну и улыбающуюся Надю. Сзади виднелся искрящийся белой пеной фонтан и несколько птичек, клевавших хлеб, кинутый для них прохожими.
Господи, как давно это было. День Победы, кажется. Начало двух тысячных. Когда вместо печали и сожаления, только вера и надежда на лучшее, самое лучшее в жизни: любовь и семью, довольство и благополучие.
Но разница была не только в этом. Татьяна, даже после двух декад, была вполне узнаваема. Ее фигурка так и осталась стройна как стебель бамбука, волосы сохраняли почти такой же темно-каштановый цвет, и Надежда не могла припомнить, видела ли она когда-нибудь свою подругу с отросшими, не дай бог, седыми корнями. Всегда с маникюром и аккуратным макияжем, который соответствующим образом менялся с возрастом, завуч Тарасова выглядела как первая леди: в приталенных платьях или юбках-карандашах, на каблуках, с уложенной прической и ненавязчивыми украшениями.
Хозяйка зажала в пальцах золотую «Н», и громко сглотнула. И вот она, Надежда Еремина, набравшая килограмм двадцать, если не двадцать пять за последние десять лет. Каблуки не надевала уже давно, и даже не знала, где в квартире хранились ее туфли. Стрижка из боба средней длины превратилась в обыкновенную косу, которую Надя плела сразу после сна. И красить волосы она даже не начинала, а зачем? Для кого скрывать появляющуюся седину: Костик знает, сколько ей – он, между прочим, старше ее на два года. Дорогие платья и шелковые блузки тоже были лишь тратой денег. У Ереминой имелось несколько вполне удобных спортивных костюмов и джинсов. А если выбираться на какие-то праздники, то из глубины шкафа можно было найти несколько чудесных белорусских трикотажных платья формы буквы А с цветочным мотивом, купленные Надей лет 6 назад, на десятый день рождения Пети.
Татьяна сделала глоток остывшего кофе. Скорее, чтобы чем-то себя занять, и перестать глазеть на старое фото.
Боже, она превратилась в старуху. Надя закрыла лицо руками и еле заметно помотала головой. Ей было всего чуть-чуть за сорок. Это ведь еще молодость, практически, поздняя, но все же. И посмотреть на звезд, ее однолеток. Они все такие красивые, как эта и мифическая Н. С., стройные, с подкачанными ягодицами, длинными блондинистыми локонами и кубиками на животе.
– Надюша, – осторожно начала подруга, – ты знаешь, я тебя люблю. В любом виде. Ты мне как сестра родная… Но мужики, они ведь по-другому устроены.
Хозяйка закивала, не открывая лица.
– Им нужно, чтобы весь комплект. И тело, и душа, и блины печь, и за ребенком смотреть…
– Что же мне делать?
– Да как что? – изумилась подруга и вытащила телефон из сумочки, – подстричься немного, корни привести в порядок, седину спрятать…
Надя наконец-то отняла от лица руки и непонимающе уставилась на подругу.
– Мы не возраст скрываем, а его противные последствия, – объяснила Татьяна, – к косметологу своему тебя направлю, сделает тебе парочку пиллингов и чисточек, кожа будет как попка у младенца! Но самое главное, дорогая, надо схуднуть.
Нервно потирая свои пальцы, Надежда сдвинула брови и пронеслась по списку продуктов, к которым она испытывала большую приверженность. Что тут было думать: Еремина любила печь. Тортики, пироги и пирожки с луком и яйцом, блины и оладьи. Было удивительно, что, при