Он понимал, что ему крышка. Радиосигналы предупреждали, что чудовище начало свой путь. Приливные силы породили гигантский солитон – одиночную волну высотой более километра, которая понеслась по поверхности Опала. Слинг за Слингом сообщали о скорости волны и ее высоте и тут же умолкали, разорванные в клочья.

Волна неотвратимо надвигалась. Берди распростерся на дне лодки, вцепившись в шпангоуты побелевшими от напряжения пальцами.

Нос лодки задрался вверх. Тридцать градусов, сорок пять, шестьдесят. Горизонталь и вертикаль поменялись местами. Берди уперся ногами в корму лодки, а руками крепко обхватил среднюю банку и основание маленькой мачты. Его поднимало вверх с двух- или трехкратной перегрузкой, словно он оказался в стартующей ракете. Стремительно несущаяся в двух футах от его носа вода улетала назад… Почти полминуты его лодчонка – букашка на стене океана – возносилась все выше и выше, к темным облакам Опала. Казалось, целую вечность он парил в туманной мгле, пока лодка не выровнялась. И наконец она рухнула вниз, отчего у Берди в буквальном смысле слова душа ушла в пятки.

Вырвавшись из облаков, он увидел зрелище, от которого у него перехватило дыхание: впереди лежало обнажившееся дно океана, истыканное ушедшими в ил кораблями и огромными зелеными телами прудовиков, которые были раздавлены собственным многомиллионотонным весом. Затем его лодка стрелой понеслась вниз по длинному, покрытому пятнами пены склону, к этой безбрежной грязевой равнине. И тут Берди окончательно понял, что часы его жизни отсчитывают последние секунды.

Вторая, меньшая, волна, двигавшаяся наперерез первой, оказалась спасительной. Считанные метры отделяли его от беспощадного морского дна, но тут налетел порыв ветра, и лодку сотряс тяжелый удар. Он вцепился в снасти крепче прежнего и затаил дыхание, когда ощутил, что вновь поднимается вверх, влекомый бурлящим водоворотом теплого потока. Минута шла за минутой, а он все дышал и дышал – на целый час дольше, чем, как он сам полагал, позволяли человеческие силы; и вот Летний Прилив прошел, и хрупкая лодочка закачалась в спокойных водах.

Об этом надо будет рассказывать внукам, если только они у него когда-нибудь появятся.

Прежде он не задумывался о детях, но сейчас все изменилось. Прошло лишь несколько недель после Летнего Прилива, а жизнь уже набрала свое вновь. В течение следующего месяца каждая способная к деторождению женщина почти наверняка забеременеет, чтобы вернуть численность населения Опала к значению, достаточному для выживания.

Берди посмотрел вверх на ласковое голубое небо и вздохнул еще глубже, окончательно успокоившись. Истинное чудо, возможно, состояло вовсе не в том, что ему удалось выжить, дабы впоследствии рассказать свою историю, но в том, что такие же истории происходили и тут и там, по всей поверхности Опала. Некоторые Слинги, захваченные встречными течениями, сбились в кучу посреди бушующих водоворотов, когда по всем законам физики их должно было разорвать на части. Выжившие рассказывали об обломках, подвернувшихся им под руку в тот момент, когда собственные силы уже покидали их.

А может, им просто так казалось. Берди осенило. Возможно, они держались на плаву, как и он сам, причем столько, сколько требовалось, пока под руку не попадались какие-нибудь спасительные средства. Люди, жившие в системе Добеллия, легко не сдавались. Они просто не имели права себе это позволить.

Берди толкнул коленом плетеную дверцу одноэтажного строения, вытер налипшую на башмаки грязь о лежавшую на пороге циновку и прошел внутрь.

– Боюсь, все то же самое: прудовик вареный, печеный, жареный и еще кусочек прудовика в придачу. – Он поставил поднос на стол из плетеного камыша. – Придется нам какое-то время питаться этой дрянью, пока не починим рыболовные лодки. – Сняв крышку с большого блюда, он наклонился вперед и принюхался. Его нос сморщился. – Если только эта гадость не протухнет окончательно. По-моему, это время уже не за горами. Однако, прошу вас, угощайтесь. В холодном виде он еще противней.

За столом в кресле сидел высокий костлявый мужчина, с огромной лысой головой, обожженной радиацией до красно-лилового цвета. Его бледно-голубые глаза под кустистыми бровями остановились на Берди, и в них появилось задумчивое выражение.

Берди поежился. Он вовсе не ожидал, что его бодрый комментарий вызовет у Джулиуса Грэйвза адекватную реакцию (такого прежде не случалось), но никакой причины выглядеть столь печально у этого человека тоже не было. Всего неделю назад Грэйвз вернулся живым и невредимым из экспедиции на Тектон – место столь ужасное, что Берди и думать о нем не хотел. Советнику следовало бы излучать интерес к жизни и радость по поводу собственного спасения.

– Мы со Стивеном опять беседовали, – произнес Грэйвз. – Он меня почти убедил.

Берди положил телеграмму и принялся за еду.

– Да неужели? Ну и что же он сказал?

Стивен Грэйвз представлял еще одну загадку, которую Берди никак не мог постичь. Внутренние мнемонические близнецы, которыми пользовались многие члены Совета, были ему не в диковинку. Просто дополнительная пара мозговых полушарий, выращенных, а затем внедренных в человеческий череп и состыкованных с естественными полушариями посредством нового corpus callosum, мозолистого тела, запоминающее устройство повышенной емкости, пусть не такое быстродействующее, зато менее громоздкое, чем неорганический мнемонический блок. А вот чего от них никто не ожидал и (насколько Берди знал) чего они никогда не демонстрировали прежде – так это самосознания. Но мнемонический близнец Джулиуса Грэйвза – Стивен Грэйвз – не только обладал независимым сознанием, но временами, казалось, даже одерживал верх. Во многих случаях Берди предпочитал иметь дело именно с ним. Веселый и ироничный, Стивен располагал к себе, но незнание того, с кем ты говоришь в данный момент, обескураживало и, несмотря на то, что сейчас, казалось, господствовал Джулиус, Стивен мог заявить о себе в любой момент.

– Уже почти неделю я собираюсь с силами, чтобы вернуться на Миранду, – продолжал Грэйвз, – и доложить о своих наблюдениях. «И чем скорее, тем лучше, приятель», – подумал Берди, но вслух ничего не сказал и, подняв телеграмму, принялся со стола вытирать грязь и засохшую черную жижу, невесть каким образом на нее попавшую.

– Все время я испытывал какое-то странное нежелание сделать это, – продолжал Грэйвз, – и заподозрил, что моему подсознанию известно нечто отвергаемое сознанием. А теперь, как мне кажется, Стивен попал – образно говоря – в яблочко. Это имеет отношение к Пробуждению и к тем, кто отправился на Гаргантюа.

Берди протянул испачканную телеграмму.

– Раз уж речь зашла о Миранде, то вот – это пришло час назад. Я ее не читал, – спохватившись, добавил он.

Грэйвз проглядел листок и, разжав пальцы, уронил его на пол.

– Согласно сообщениям, полученным мной после Летнего Прилива, – продолжал он. – Пробуждение артефактов завершилось. Уже несколько лет артефакты Строителей показывали признаки возрастающей активности по всему рукаву. Но теперь этому брожению пришел конец и в рукаве опять все спокойно. Почему? Мы не знаем, но, как отмечает Стивен, Дари Лэнг настаивала на том, что события нынешнего Летнего Прилива выходят, по своей значимости, за рамки планеты или даже данной планетной системы. Великий Парад происходит раз в триста пятьдесят тысяч лет. Лэнг не хотела заставлять человечество так долго ожидать нового Пробуждения, и я с ней согласился. Когда они с Хансом Ребкой решили последовать за сферой, поднявшейся во время Летнего Прилива из Тектона, я не возражал. Когда Ж'мерлия и Каллик захотели тоже отправиться на Гаргантюа, чтобы узнать, живы ли их бывшие хозяева, я обнадежил их и принял их сторону, хотя и чувствовал, что лезу не в свое дело. Моя задача состояла в том, чтобы возвратиться на Миранду и представить отчет по делу, ради которого меня сюда прислали. Но…