«Эх, испортил песню, дурак», – говорят у Горького в пьесе «На дне».

Вот и я скажу про Аллу Пугачеву – эх, испортила песню…!

2008

Итак, она звалась Татьяна… Она сидит в своей вечной девичьей спаленке и пишет бессмертное письмо – с тех пор и повелось, что почти все известные нам пишущие Татьяны пишут довольно хорошо. Так им повелело солнце русской поэзии, почему-то избравшее именно это имя для своего милого идеала. Среди знакомых поэта Татьян нет. Весьма негусто их в литературе – называть свою героиню Татьяной вслед за Пушкиным было неприлично. Тот, что называется, «вытоптал» имя. В обширнейшем списке героинь А.Н. Островского только одна Татьяна – Татьяна Краснова, жена «русского Отелло» Льва Краснова («Грех да беда на кого не живет»). Перед войной появилась «Таня» А. Арбузова, где героиня тоже представляет собой «милый идеал», и, видимо, вместе с магией игры Марии Бабановой она породила некоторую моду на Тань. Но совсем уже массовая Татьяна пошла ближе к второй половине XX века. Как правило, Татьяны – женщины душевно здоровые, положительные, крепкие и нацеленные на жизнеустройство. При одном взгляде на актрису и мемуаристку Татьяну Окуневскую или писательницу Татьяну Толстую всех Татьян должна смущать приятная мыслишка о некоей благосклонности Промысла к священному упрямству носительниц мифологического имени. Эта благосклонность Промысла не имеет ничего общего с тем легкомысленным попустительством, каким пользуются часто Елены, или с равнодушием, на которое почему-то обречены Ольги. Тут, скорее, вынужденная суровость, обреченность на свою долю, которую придется обязательно протащить на себе до конца, но суровость, постоянно посылающая испытуемой разные силы и подкрепления. Назвали Татьяной – полезай в длинный роман с судьбой. Быть Татьяной – это своего рода долговое обязательство, присяга на верность своему Сюжету.

И вот сонм пишущих Татьян пополнился недавно новой и славной героиней. Я ее искренне полюбила и горюю о неполной разделенности – обществом – моей любви. Речь о Татьяне Егоровой, авторе книги «Андрей Миронов и я».

Татьяна Егорова была актрисой Театра сатиры и любовницей Миронова, в чем не возникает ни малейших сомнений, и была она – замечательной любовницей, с чем ее можно только поздравить. Классической любовницей, я бы сказала! А классическая любовница всегда ценит любовь выше простого жизнесохранения. Классическая любовница появляется в жизни мужчины для того, чтобы все содержание его жизни взвесить на весах и найти довольно легким. В сравнении с тем, что может дать она. Это посланница древних, вечно смеющихся богов, которая по самой по природе своей непочтительна к социуму. Древним богам смешны наши дела, наш важный вид, наши рассуждения, наши представления о должном и нужном. Для них это – жалкая самодеятельность кукол, зачем-то оборвавших веревочки, соединявшие их с кукловодом. Им, древним богам, нужны настоящие артисты, играющие вдохновенно настоящие драмы по их сценариям. И Татьяна Егорова в такой драме сыграла.

Слушайте, но это же потрясающий текст… Сбережен, сохранен во всей своей первозданности, законсервирован как уникальный артефакт – классический роман шестидесятых годов. С настоящим мужчиной и настоящей – о, какой настоящей! она помнит спустя сорок лет, во что была одета! – женщиной. С поездками в Прибалтику, поисками смысла жизни, войной с КГБ, драками, танцами, изменами и таким глубоким по нынешним временам ретро, как аборт от любимого. С какой стати эта книга, этот цветок душистых прерий, эта романтическая сага о двух гордых, наивных, самолюбивых и прелестных детях своего времени, артистично мучавших друг друга, объявлена скандальной и желтобульварной? Понятно, что Москва театральная испугалась откровенности, с какой Татьяна Егорова живописала быт своего родимого Театра сатиры. Делать-то у нас можно все – а вот писать об этом, оказывается, нельзя. То есть можно, только люди обижаются. Зачем, говорят, к чему, говорят. Да, в маразме у нас режиссер лет сорок, да, артистки роли получают через известное место, ну так что теперь – Госпремию не получать и славные юбилеи не справлять? Пошли разные глухие шипения о неприличности книги. Положим, каждый, кто хоть немного в курсе дела того кошмара, того последнего подарка Софьи Власьевны, что называется «советским стационарным театром», знает, что Егоровой ведом один-единственный маленький кусочек ада, о котором она написала в меру сил, честно и по-женски, то есть наслаждаясь красноречием собственного злословия. И что правда еще более ужасна. И что, если собрать все слезы и все унижения, порожденные советским стационарным театром в массе своей, Москва уйдет на дно вместе с Питером. И что нет в егоровской книге, в общем-то, никакой клеветы. И смысл сочинения нашей Татьяны не в этом, а в рельефно и тщательно воссозданных образах – Андрея Миронова и мамы его Марии Мироновой. И в ее к ним любви.

Они там, в ее книге, живые и любимые – пусть и написанные то мелодраматической акварелью, то с простодушием лубка. Андрей Миронов, в литературном изложении Татьяны Егоровой, чудесен. За свою недолгую жизнь в искусстве Миронов играл разнообразные вариации отношений с женщинами – от глубокой тайной любви до легкокрылого флирта, – и он знал, об чем играл, это и так живо чувствовалось, а уж из книжки егоровской правда встает во весь рост. Да уж, знал, знал артист Андрей Миронов о свойствах страсти, съел он в лирических скитаниях не один фунт изюма и стоптал не одну пару башмаков. И напрасно орденоносные ремесленники считают, что надо лишь взять орденоносного оператора, красивые костюмчики, ловкий сценарий, хорошенькие мордашки – и вот тебе получится народное кино «про любоффь». Ничего не получится, если ваши герои при слове «любовь» лезут в толковый словарь, где читают, чего они должны сегодня изображать. Ничего не получится, если ваши герои никогда пальцем не пошевелили для другого человека и микрон души ни на кого не потратили.

Наблюдательная, памятливая и бойкая на язык Татьяна Егорова написала горькую историю ослепительно талантливой растраты. Воистину обаятельнейший русский артист второй половины двадцатого столетия себя не щадил. Он бросился в жизнь и в женщин, как в море, смело и элегантно барахтался там, пока не утоп. Феномен «мужчины для женщин» (а к числу женщин присовокупляем и Родину-мать, и «сестру мою – жизнь») всегда носит героический характер, но на фоне послевоенного оскудения генофонда он героичен вдвойне. Лучшие явления подобного феномена (Тарковский, Шпаликов, Высоцкий, Шукшин, Миронов) горели ярко и сгорели быстро. Тот же Миронов имел сложные отношения с различными женщинами – с мамой, двумя женами, любимой любовницей Егоровой, другими любовницами, подружками и т. д. Любопытно, что все они живы, даже мама пережила сына на десять лет. Когда он умер – исчез вечный источник тревог, беспокойств и неудовольствий. Женщины испили – каждая – свою чашу, чашечку или рюмочку любовной драмы – и отправились спокойно доживать оставшуюся жизнь.

Когда я дочитала книгу Егоровой, то подумала еще резче: «Ясно: закопали Андрюшу – и успокоились». Никто вроде бы не хотел такого исхода – все его любили, обожали и желали владеть им вечно и безраздельно. Но не выдержал индивидуальный организм Андрея Миронова массового натиска всех этих любовей, обожаний и требований. Был он доверчив, открыт и определен на растрату. И все до донышка потратил. Не умел иначе.