Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В общем, тесть был против, отговаривал тещу. Он говорил, что Лиду надо лечить прогрессивными методами, отвезти в Германию или, скажем, в Канаду. Пусть ее там прооперируют или еще что.
– А деньги ты на это где возьмешь? – кипятилась теща, тщательно укладывая волосы под платок. – Всё вам заграницы, вынь да положь! Столько не зарабатываем чай.
Леша помалкивал. Он знал стоимость операции в Германии, но, чтобы заработать столько, не хватило бы и трех жизней. В бога Леша тоже не верил, но другим верить не мешал.
В итоге спор решила Лида, которая внезапно расплакалась.
– Я дочь потеряла, понимаете, дочь! По своей вине, как дура, как безобразина! – сказала она. – А вы тут ругаетесь. Мелочно! Делайте уже хоть что-нибудь, только не ругайтесь.
Она очень переживала из-за потери ребенка. В какой-то момент Леша даже стал винить себя за то, что не так явно, как Лида, выражает скорбь, но поделать ничего не мог. Не притворяться же. Его спасал алкоголь, а у Лиды спасения не было.
– Церковь тебя успокоит, милая. Церковь вернет душу на место.
Церковь, впрочем, действительно на какое-то время помогла. Лида вернулась со службы умиротворенная, впервые за несколько месяцев поспала в обед без криков и плача. Не звала во сне дочь.
Однако той же ночью, проснувшись, Леша увидел, что Лида сидит на потолке, на корточках. Она была обнажена, на коже на лодыжках вспухли вены. Ладонями Лида шлепала по штукатурке, оставляя черные отпечатки. Черными следами ладоней оказался покрыт весь потолок. Глаза Лиды были закрыты, суетливо бегали под веками. Когда она открывала рот, белая слюна капала из него прямо на кровать, где лежал Леша. Лида шептала: «Их тысячи здесь, тысячи, тысячи». Это определенно был глюк, хоть и очень реалистичный. Леша заторопился из комнаты в коридор, прошлепал босыми ногами до кухни, умылся ледяной водой и только потом вернулся обратно. Лида спала на своем месте, засунув руки под подушку. Черные отпечатки ладоней на потолке медленно растворялись и к утру пропали окончательно.
Сегодняшним вечером Леша припарковался у торгового центра на том же самом месте. На улице подступали сумерки, неумолимо отвоевывавшие пространство даже у ярких рекламных вывесок и фонарей. Леша любил сумерки, потому что в это время он начинал пить. Сразу после работы, перед ужином. Опьянение защищало Лешу от дурных слов в адрес тещи, от едких замечаний в адрес тестя и от отчаяния, которое было совсем ненужным, когда он смотрел на жену.
– Хочу купить новое платье, взамен того, которое потеряла, – сказала Лида, разглядывая выезд с парковки с двумя столбами, сломанным светофором и задранным к серому небу шлагбаумом.
– Может, старое найдем? – ухмыльнулся Леша. В последнее время он редко шутил. Впрочем, лучше шутки не становились.
– Старого больше нет, – ответила Лида. – Старое с меня сорвали.
– Ты помнишь, кто это был?
– Тысячи рук, – сказала она. Ногти на пальцах за три недели так и не отросли. Кожа огрубела и покрылась темно-красной коркой.
Они вышли из машины. Лиду повело в сторону, она задела плечом соседний автомобиль и расплакалась.
– Я никогда не стану здоровой. Так и буду, как дура, натыкаться на разное и идти не туда, куда нужно.
– Брось, брось, – говорил Леша. – Брось, брось.
– Мне кажется, что до торгового центра идти километров двадцать, – сказала Лида, всхлипывая. – Но я понимаю, что вот он. Одновременно и не понимаю. Господи, я схожу с ума.
Одна ее рука потянулась к губам. Пальцы пробежали по лицу. Леша, видя это, взял Лиду под локоть и молча повел к входу. Управляемая Лида вела себя естественно, подчинившись.
В торговом центре они прошли по магазинам, купили два новых платья и туфли. Леша повел Лиду в ресторан на третьем этаже, и они впервые за четыре месяца отлично покушали и выпили вина, болтая ни о чем. Настроение улучшилось. Лида заговорила о том, что надо смотреть вперед с оптимизмом. Живут же люди с заболеваниями и пострашнее. А еще можно родить нового ребеночка. Чуть позже. Когда воспоминания перестанут быть настолько болезненными.
Леша, чуть опьянев, с радостью соглашался.
– Помнишь, когда Кристина впервые ударила меня ножкой в живот? – спросила Лида. – Я хочу повторить это мгновение. Я очень скучаю по ней.
Они вышли из ресторана, и Лида попросила отпустить ее, дать пройтись самой.
– Ты запутаешься или потеряешься.
– Я знаю. Именно этого и хочу.
Лида поцеловала Лешу, погладила по небритой щеке, потом зашагала нетвердой походкой по коридору в сторону аварийного выхода. Леша стоял и смотрел, как его жену заносит то вправо, то влево, как ее ноги заплетаются и иногда выворачиваются носками в разные стороны, будто невидимый марионеточник сбился с ритма. Лида действительно походила на куклу.
Она дошла до дверей, толкнула их и исчезла за металлическими створками. Тогда Леша бросился следом. Он понимал, что на лестничном пролете невозможно заблудиться или пойти не туда, но от страха вспотел и даже не заметил, что рубашка выбилась из брюк.
За дверьми аварийного выхода Лиды не было. Леша пробежал на два этажа вверх, потом на все этажи вниз. Потом, будто вернувшись на три недели назад, суетливо оббегал весь торговый центр. На телефон Лида снова не отвечала. Сообщения в мессенджере оставались непрочитанными.
К охране Леша не совался, научен был опытом. Минут через сорок нервных поисков он вышел из торгового центра на лестницу и закурил, чтобы немного успокоиться. Прохладный ветер стер с лица пот.
Жена его, вон она, стояла у машины. В сумерках казалась призраком.
Уронив едва зажженную сигарету, Леша бросился к Лиде. Его одолевал кашляющий смех, а живот сводило от волнения.
Лида что-то держала на руках. Что-то, завернутое в простыню или пеленку. Леша подбежал и остановился, вглядываясь в улыбающееся лицо жены.
– Я заблудилась, – сообщила Лида. – Снова заблудилась, как тогда. Ни черта не могу понять в этом лабиринте торгового центра. Спускалась по ступенькам, свернула не туда, потом темнота, потом… Нашла ее, представляешь? Нашла нашу дочь. Она ждала нас все это время, все четыре месяца. На том месте, где я ее потеряла. Представляешь? Где я ее потеряла.