к себе регион Волги. Стремительное продвижение на восток финансировали богатые купцы Строгановы, которые получили от царя огромные владения вблизи от Урала вместе с налоговыми льготами. Эти купцы организовали массовое переселение русских и развивали сельское хозяйство, охоту, добычу соли, разведение рыбы, а также разработку недр Сибири.

Семен Строганов разработал военную организацию, предназначенную для защиты его новых территорий от нападений татар. Этими войсками командовал Ермак Тимофеевич. В 1581 году Ермак начал свой поход вглубь Сибири с войском из 1500 человек. Он неоднократно наносил поражения войскам хана Кучума. Несмотря на контрудар хана, в результате которого Ермак утонул в реке Вагай, царь Иван IV закрепился как правитель этих новых территорий.

После Ермака отряды охотников каждый год смело отправлялись в эти края, негостеприимные, но богатые дичью. Несмотря на замедление исследований в начале семнадцатого века из-за внутренних беспорядков в России, движение продолжалось по инициативе казаков, охочих до мехов и мамонтовой кости. Эти люди помогли русским дойти до Северного Ледовитого океана.

Завоевание ускорилось в течение семнадцатого века, по мере того, как уровень развития встреченных русскими племен был обратно пропорциональным их удаленности от Московии. К 1640 году русские, завоевавшие большую часть Сибири, устроились в бассейне реки Амур. Китайские армии отбросили этих искателей приключений, пока соглашение не установило мир на базе торгового договора в 1689 году.

С конца восемнадцатого века торговые связи между Россией и Китаем начали развиваться. В те времена купцы двух народов для общения между собой использовали своеобразный русско-китайский диалект, так называемый кяхтинский язык. Границы между обеими державами стабилизировались в ущерб тюркскому миру: китайцы контролировали Синьцзян, начиная с 1750-х годов, в то время как русские расширяли свои владения в Казахстане с начала девятнадцатого века. В 1851 году Кульджинский договор установил правила торговли в этом регионе.

Контакты под знаком враждебности

Начиная со Второй Опиумной войны (1858), отношения между Россией и Китаем характеризовались взаимной враждебностью. Айгунский договор, подписанный 28 мая 1858 года, зафиксировал границы русского Дальнего Востока. Конечно, этот договор предусматривал и обеспечение обоюдных интересов обеих держав: реки Амур, Сунгари и Уссури были открыты только для русских и китайских судов. Также и территорией, ограниченной с запада Уссури, с севера Амуром, с юга и востока Японским морем, Китай и Россия управляли совместно.

Между тем, напряженность возрастала с каждым днем: когда в 1868 году Россия попыталась выгнать китайских золотоискателей с территории, которую она отныне контролировала, ей пришлось пережить несколько нападений китайцев на ее города и гарнизоны на Дальнем Востоке. Даже в 1870 году китайские войска изгнали русских из Синьцзяна. Вследствие Боксерского восстания Россия, которая в союзе восьми наций принимала участие в этом конфликте, своей стотысячной армией захватывает Манчжурию, что надолго вызвало озлобленность местного населения.

Несмотря на китайскую (1912) и русскую (1917) революции, враждебность продолжалась. Китайское правительство поддерживало белые армии против большевиков. Китайский генерал Сюй Шучжэн тоже воспользовался слабостью Советов, чтобы оккупировать Монголию в 1919 году, прежде чем его прогнали монголы. Со своей стороны Советы, начиная с 1921 года, поддерживали Гоминьдан в его борьбе против китайского правительства.

Поворот Китая к коммунизму в 1949 году только на короткий период сблизил оба государства. С конца 1950-х до 1980-х годов между обеими странами вновь обострилась вражда. В 1964 году Мао Цзэдун заявил, что в СССР произошла контрреволюция, и что там вновь установлен капитализм. В 1968 году напряженность стала настолько серьезной, что СССР развернул большие массы своих войск вдоль китайской границы, в особенности напротив Синьцзяна. Эта напряженность несколько смягчилась после смерти Мао Цзэдуна в 1976 года. В этом контексте хорошие отношения, которые поддерживают обе нации с 1991 года, представляются скорее исключением, чем правилом.

Русская и китайская цивилизации, долгое время бывшие чуждыми друг другу по причине большого расстояния, разделявшего их, сблизились только сравнительно недавно.

Россия, Иран и Китай с точки зрения путешественников

Даже если литература восемнадцатого века и признает имперское родство между Россией, Ираном и Китаем, то четкая разграничивающая линия, похоже, противопоставляет наступающую Россию старым персидской и китайской цивилизациям. Это противопоставление касается как политической, бытовой, религиозной, так и военной культуры этих государств.

Российский деспотизм противостоит персидскому и китайскому порядку

Для европейских путешественников в России царь предстает в роли деспота. Они приписывают его авторитарность природе народов, которыми он управляет. «Русский родился с чувствами рабства; он повинуется только потому, что он вынужден, — он походит на тигра, который лижет руки своему хозяину, пока он на цепи, но как только он оказывается на свободе, разрывает его на части». Кажется, что русские сами желают раболепства: «Московит зол по своей природе, и угодливость, в которой он вскормлен, соединяется с порабощением, для которого они, кажется, родились, что заставляет судить о них скорее как о зверях, чем как о разумных людях».

Власть правителя настолько деспотична, что жизнь, поместья и земли подданного не могут перейти от отца к сыну без его согласия. Русские знают, что самый важный вельможа империи является не меньшим рабом, чем его конюх, и что только от фантазии его Государя зависит перепутать хозяина с его слугой.

В глазах европейцев жестокая расправа Петра Первого с майором Степаном Глебовым иллюстрирует деспотизм царя. Глебова заживо посадили на кол на глазах публики на большой площади Москвы. Затем Петр Первый приблизился к нему, и заклинал сознаться в его мнимом преступлении. Глебов небрежно повернул голову к этому Государю и, выслушав его увещевания, заявил: «Нужно быть таким же дураком, как и тираном, чтобы поверить, что раз я ни в чем не захотел признаться при неслыханных муках, которым ты подверг меня, то сейчас, когда у меня нет больше надежды на жизнь, я опозорю невиновность и честь добродетельной женщины, за которой я никогда не знал никакой другой вины, кроме той, что она любила тебя».

«Уйди, чудовище, — добавил он, плюнув ему в лицо, — убирайся прочь, и дай мне умереть с миром».

В отличие от русских царей персидских шахов, как и императоров Китая, в восемнадцатом веке представляли как монархов, придающих большое значение общественному порядку. С шестнадцатого и по конец восемнадцатого века персидское государство действительно рационализирует администрацию для того, чтобы обеспечить эффективность гражданских властей.

Со временем государство прекращает непрямое управление провинциями. Например, так как провинция Фарс была далека от границы и ей, следовательно, не угрожала военная агрессия, ее губернатор был отозван. Ею отныне напрямую руководил управляющий шаха. Во время правления шаха Абаса II (1642–1646) эта практика была распространена в Казвине, Гиляне, Мазандаране, Йезде, Кермане, Хорасане и в Азербайджане. Губернаторов назначают только в случае военной угрозы. Одновременно центральный административный персонал становится все многочисленнее. Множество шахских служащих населяют двор. Например, существует даже официальная инстанция, ответственная за музыку при дворе: «наккаре-хане». Она была организована в очень иерархическом духе и занималась музыкой