Давайте вернемся к синему цвету. Вскоре после разговора с дочерью я съездил в Беркли к Стивену Палмеру, профессору психологии Калифорнийского университета, возглавляющему лабораторию «Визуальное восприятие и эстетика», которую все называют «лаборатория Палмера». Палмер с коллегами разработали одну из наиболее убедительных теорий, объясняющих, почему нам нравятся определенные цвета.

Сидя в подвальном захламленном кабинете, где типичную для научного учреждения обстановку разряжала копия вангоговской «Звездной ночи» кисти самого профессора, Палмер рассказал мне, что его интерес к эстетике родился под воздействием любительских занятий фотографией («Звездную ночь» он написал на занятиях в художественном кружке, куда ходил, чтобы расширить собственное понимание практики художественного творчества). Как и любое другое искусство, фотография требует определения серии предпочтений: что я хочу сфотографировать? С какого ракурса фотография получится лучше всего? Как поместить предмет в кадре? Начинающих фотографов вроде Палмера обычно учат знаменитому «правилу третей», гласящему, что центральный объект съемки следует размещать вдоль линий, делящих кадр по горизонтали и по вертикали на три части. И все же, когда учеников просят рассказать, какие им нравятся фотографии, или же дают им камеры и просят сделать фото так, как им нравится, общее предпочтение всегда склоняется к снимкам, где предмет размещается в центре композиции.

И это вызывает следующий вопрос: почему художников учат создавать произведения, которые, по всей видимости, не очень нравятся людям? Почему предпочтения художников не соответствуют предпочтениям широкой аудитории?[19] Палмер опросил[20] студентов художественных и музыкальных курсов (в качестве контрольной группы были опрошены студенты отделений психологии) об их «представлениях о гармонии», как он это назвал; они слушали произведения разных композиторов, просматривали различные комбинации цветов, рассматривали круги, размещенные в разных точках внутри прямоугольников. Участники дали примерно одинаковые оценки гармоничности (Морис Равель гармоничнее, чем склонный к атональности Арнольд Шенберг). Но когда дело дошло до предпочтений студентов-художников и музыкантов, выяснилось: то, что им нравится, отличается от того, что они считают гармоничным.

Может, это просто снобизм? Может, изучение искусств снижает интерес к гармонии или же художниками становятся люди, не склонные к гармонии? Палмер окончательного ответа не дает. Возможно, чем больше времени тратится на изучение искусств, тем более «сильный» стимул требуется для поддержания интереса? «Я думаю, отчасти это объясняется чрезмерным воздействием, – говорит Палмер. – Думаю, что однообразие утомляет. Вы начинаете с пространственных композиций, где ключевой предмет находится в середине, но это надоедает. Кроме того, учителя усиленно стараются внедрить нечто новое и рассказывают о том, что не стоит размещать главное по центру».

Художник вы или обычный человек, у всех у нас имеется какой-то эстетический вкус. Мы не можем не думать – сознательно или нет – о том, нравится нам это или не нравится. Так что же такого есть в синем цвете, что нравится большинству людей? С самого начала развития психологии как науки, когда один из первых исследователей Джозеф Ястров опросил тысячи посетителей Всемирной Колумбовой выставки 1893 года, предлагая им выбрать один из нескольких образцов цвета, основная масса людей выбрала синий[21].

Может, он просто лучше всего воспринимается на физиологическом уровне? Но если бы мы рождались с любовью к синему цвету, то его, вероятно, любили бы большинство детей. В одном из исследований Палмер предлагал испытуемым детского возраста (тем, что не были отбракованы как «слишком нервные»[22]) смотреть на пару цветных кружков. За основной показатель наличия предпочтения было принято «время просмотра» объекта ребенком (и в меньшей степени взрослым): чем больше времени испытуемый смотрел, тем больше ему нравилось. Взрослым испытуемым также был предложен этот тест. В то время как взрослые вполне предсказуемо дольше всего рассматривали синие кружки, дети не только достоверно не продемонстрировали любви к синему, но проявили особенный интерес к темно-желтому. А этот оттенок, как ни странно, обычно является одним из самых нелюбимых у взрослых (Палмер даже предложил собственное научное определение для всего множества оттенков коричневато-желтого цвета: «оттенок типа «дрянь!»).

Так что же произошло? Палмер вместе со своей коллегой Карен Шлосс выдвинул гипотезу – она называется «теория экологической приспособляемости», – которая объясняет предпочтения и взрослых, и детей. Гипотеза такова: нам нравятся цвета того, что нам больше всего нравится. Доказательством служит простой и элегантный эксперимент. Сначала группе испытуемых предложили оценить, как сильно им нравится каждый из предложенных 32 цветов. Затем другой группе участников предложили назвать за 20 секунд как можно больше предметов выбранного цвета. Следующей группе предложили оценить, как сильно им нравятся эти предметы. То, что им нравилось, в 80 % случаев коррелировалось с выбранными цветами. Больше всего выбирали синий, что неудивительно: подумайте, с чем ассоциируется синий цвет? Чистое небо, чистая вода. Кому не нравятся эти вещи, кто не знает, что они необходимы для выживания? Возможно, доминирование в мужском гардеробе голубых рубашек и брюк цвета хаки тоже как-то связано с самой природой? «Представьте себе пляж, где океан встречается с берегом», – заметил однажды журналист Питер Каплан, когда его спросили, почему на нем его любимая бледно-голубая рубашка и бежевые брюки[23]. А кто не любит берег моря?