том же оборудовании. Николай Шуть, сотрудник отдела поэзии не ожидал, что бывшие коллеги так стремительно сменят идеологическое направление. Многие были оставлены для подпольной работы. Фашистская пропаганда давно отшлифовала методы работы с местными газетчиками. Зачем пропадать оборудованию, если его можно использовать на пользу рейху.

Всего пять лет назад Николай окончил школу, жил с мамой. После травмы заболел костным туберкулёзом и призыву не подлежал, заочно учился в Литературном институте. Бедная женщина оберегала сына всеми силами, стоило парню задержаться в редакции, мама не находила себе места. Очень гордилась поэтическим даром Николая, особенно, когда её мальчика выбрали ответственным секретарём газеты "Социалистычный наступ" ("Социалистическое наступление")

Редакционная машинистка Галя давно нравилась поэту, но ухаживаниям предпочитала дружеские отношения, они были знакомы со школьных лет.

Галя Пасько не хотела верить, что наши оставят Павлоград и горячо убеждала в этом Николая, но грохот приближающегося фронта не оставлял надежды.

Утром девушка прибежала к Николаю бледная и запыхавшаяся, стала сбивчиво пояснять, что все разошлись, а в подвале редакции полно подшивок старых газет со статьями о передовиках производства и активистах города.

— Ты подумай! Почти все они коммунисты или комсомольцы! А в статьях подробности о семьях, должностях, не говоря уже о фамилиях. Ты понимаешь, сколько там информации для гестапо?!

— Скорее пойдём туда! — встревожился Коля.

Подвал редакции был забит старыми газетами. Галя в отчаянии присела на ящик:

— Это за неделю не перетаскать домой!

— Значит, придётся сжечь во дворе, — решительно шагнул к стопкам Николай — здесь их быстро найдут.

Костёр из газет горел до самого вечера. Уставшие и перепачканные они вернулись домой. Мама только всплеснула руками, глядя на парочку.

— К вам прибегал Алексеев Володя, искал.

— Завтра пойдём к нему, нужно проверить библиотеки.

А к 7 ноября город пестрел листовками, призывающими "Отметить 24-ю годовщину Революции".

Галина Пасько работала в редакции газеты машинисткой, напечатала листовки с призывом всячески вредить фашистам. Молодые сотрудники редакции Володя Алексеев, Николай Бешта, Галина Федосеенко ночью расклеили их на рынке и в других людных местах.

Гебитскомиссар (должность административного лица на оккупированных нацистской Германией территориях) Циммерман был напуган и взбешен, свой страх выплескивал на штурмбанфюрера Экке — начальника гестапо. Каждая партия листовок проводила фон Экке в гнев, особенно ярился долговязый шеф отделения СД Павлограда при виде машинописных листков. Он считал, что написанные от руки — это творения малахольных одиночек, а отпечатанные на бумаге — это уже происки организованной группы. Курт фон Экке затеял сбор образцов оттисков всех печатных машинок в городе, чтобы по мелким дефектам литер установить источник.

Подпольщики типографии успели перепаять некоторые буквы на каретках и обдумывали, как перейти на типографский способ печати.

В этом должны были помочь Борис Шимановский и Иван Кириллович Лашунин.

***

В притихшем городе жители затаились в тоскливом ожидании. Каждый человек надеялся на что-то своё, хотя и было понятно, ждать каких-то перемен, отличающихся от того, что уже происходит в захваченных городах, не приходится. Но всё же, человеку свойственно надеяться, что его минует жестокость судьбы. Да, возможно, заденет кого-то из знакомых, соседей, но его обойдет стороной. Главное — не высовываться, не привлекать к себе внимание. Наивно. Тщательно отработанная на захваченных странах, отлаженная оккупационная машина работала без сбоев. Методика работы с населением, отшлифованная в покоренной Европе, действовала, как часы.

В первые же сутки подразделения СД определили здания, в которых будут размещены основные структурные подразделения: военная комендатура, гестапо, тюрьма, биржа труда. Всё трудоспособное население обязано встать на учёт. Отделения гражданской полиции, сформированные из местного населения. Дорожная жандармерия, ведь качество дорог — основа активного взаимодействия структур власти в тылу и залог быстрого продвижения на восток — к Уралу.

Обязательное выявление и регистрация всех евреев.

Поощрение местного населения за помощь в выявлении всех активистов, составление списков семей коммунистов, комсомольцев, командиров Красной армии.

Приказ о введении комендантского часа.

Приказ о немедленной сдаче оружия и радиоприемников.

Приказ об открытии церквей и проведении церковных служб.

Приказ об издании городской газеты.

Госпиталь.

Всё четко по выверенной схеме, многократно доказавшей свою эффективность в управлении колониями низших рас. Опыт Британии тоже пригодился.

У некоторых местных это даже вызвало уважение к немецкому порядку. Таких, правда, было немного. Бывший паспортист городского отдела милиции Павлограда Канавкин был, как раз, из их числа.

***

Паспортист

Идея выдать новые паспорта всем, кто оставался в городе для подпольной работы, возникла перед самым отступлением наших. Писарь Канавкин чётким почерком заполнил новенькие книжечки, ещё пахнущие типографской краской. Новые фамилии подпольщиков, придуманные конспираторами, должны были обезопасить на случай, если доброхоты из числа обиженных захотят написать доносы. Место жительства так же предполагалось сменить, хотя, затеряться в маленьком городе затея трудная.

При коммунистах карьерные амбиции писаря не находили отклика в начальственных душах. Несмотря на частую смену начальников паспортного стола, его продолжали держать, всего лишь, писарем. Да, восхищались его феноменальной памятью, покровительственно похлопывали по плечу, даже качали восхищенно головами — но и только. Казалось, жалкий стул писаря прирос к нему навечно.

Руководство считало, раз писарь не член партии, то и руководить ему не по рангу. Окончательно нервы сдали, когда очередным начальником Канавкина назначили совсем сопляка. Спасала водка.

"Оперативный работник", — презрительно цедил писарь, опрокидывая на кухне очередной стакан.

Приказ немедленно эвакуироваться после оформления новых паспортов Канавкин проигнорировал, затихарился в доме, ожидая немцев. Уставшая от пьяного хамства, жена давно уехала к родственникам. Последний год писарь жил бобылём.

"Ну, теперь пришло моё время, — рассматривая в неплотно прикрытые ставни, входящие в город подразделения фашистов, потирал Канавкин потные ладони. — Немцы, народ точный, оценят мой талант. А за такой подарочек, как списки новых паспортов, тем более".

Бывший тихий счетовод городского управления по заготовкам зерновых "ЗаготЗерно" неожиданно был назначен оккупационными властями председателем городской Управы. Народ диву давался — тихий невзрачный человек, в залоснившихся нарукавниках, сутуловатый, с тонкими узловатыми пальцами, легко скользившими по счётам, никак не вязался с образом солидного "головы" Управы. И вдруг — такой карьерный взлёт!

Узнав об этом назначении, Канавкин воодушевился, настал его час.

В ортс-комендатуре (военные комендатуры нацистов в районных центрах) к писарю проявили вежливый, но вялый интерес. Белобрысый немецкий переводчик, мягкотелый, разленившийся на штабной работе, равнодушно слушал чудаковатого, явно пьющего мужичонку, настойчиво повторявшего:

— Русиш аусвайс!

Брезгливо отодвинувшись от сивушного амбрэ, пробурчал:

— Герр Лёхлер занят. Ви, — ткнул пальцев в писаря, —