удивление. Это ж надо, бабушка проснулась глубокой ночью, и первая её мысль — о нём! К тому же парню ни разу до этого не приходилось слышать молитв, и это было довольно любопытно.

Костя напряг всё внимание, стараясь ничего не пропустить. Благо, дверь была приоткрыта, так что от него не ускользнуло ни единого слова.

«Уж как я люблю его, Господи! Тебе известно. И, знаешь, я даже рада теперь, что ногу-то поломала. Хоть насмотрюсь на него вдоволь. Ах, если бы и детей видеть почаще. Ради этого, честное слово, я согласна вся оказаться в гипсе. Ой, прости меня, Господи. Эгоистка я. Не так молиться надо. Не со мной, а с Тобой пусть всегда будут! Обо мне пусть они и вовсе забудут, главное, чтобы о Тебе вспомнили. А то ведь, что это за жизнь — без Бога! Смотрю вон на Костеньку, — он хоть и молод, а душой уставший, измаявшийся. Тяжело ему, Боже! Ищет счастья там, где его отродясь и не водилось. Мечется направо, налево. А ему бы наверх посмотреть. Ты наставь его, Господи, вразуми! Найди кого-нибудь, пусть о Тебе внучку расскажут. Меня-то он слушать не хочет. Скучно молодцу со мной, старухой. Не сочти за ропот, — я очень ценю его службу. Костя для меня что Ангел. Просто прошу, пригляди за ним, Боже, вот как он нынче за мною приглядывает.

Он так заботится обо мне, а ведь сам куда больше в заботе нуждается. В Твоей, Господи, заботе. Выхаживает бабку, старается, а у самого душа чахнет без Тебя! Ты ведь её исцелишь, правда? Верю, не зря я молюсь, не зря плачу…

И тут наш Костик не выдержал. С глазами полными слез, вылетел он из своей комнаты и с грохотом рухнул перед кроватью бабушки. «Не зря, — кричит, — не зря, милая! Родненькая ты моя, не зря!» Уткнулся ей в колени и давай прощения просить перед ней, да перед Богом. Старушка сперва аж дар речи потеряла. Ну а потом вслед за внуком рыдать принялась, не переставая славить Творца.

— Как у бабы Нюры еще инфаркт не случился, — прокомментировал Кий, — у меня и то душа ушла в пятку.

— Да, это надо было видеть. Ночь, тишина. И вдруг в лунном свете появляется некто, всклокоченный, ревущий, да еще и запутавшийся в белом пледе, точно воскресший Лазарь в пеленах. А ведь и впрямь — воскрес человек. Будто спал и проснулся. Поверьте, Костика в ту ночь словно подменили.

И первое, что он сказал бабушке поутру… в жизни не догадаетесь. Он сказал: «бабуль, а ты мне сегодня расскажешь о Боге?».

— И даже потом, — добавил Кий, — когда старушкины кости зажили, а нас прибрали под её кровать (будь она неладна эта скрипучая рухлядь), внучок продолжал с завидным постоянством навещать нашу бывшую подопечную. Причин тому было две. Это, конечно, бабулины фирменные плюшки. Ну и совместное чтение Библии, разумеется.

— Да, конец у этой истории счастливый, — заключил Кий, — прям как в бразильском сериале.

Растроганные кладовчане кряхтели, скрипели, всхлипывали на все лады. У одной банки с малосольными огурцами даже помутнело стекло и вздулась крышка. Пылесос чихал, пытаясь скрыть волнение. А гитара не сдержалась и издала мажорный аккорд оставшимися четырьмя струнами.

— Ещё, ещё! — выкрикнула своё любимое слово свинья-копилка. — Расскажите ещё что-нибудь!

Вслед за ней и все остальные затребовали новых историй.

Пришлось старым костылям поскрести по сусекам памяти, где, как выяснилось, хранилось еще много трогательных воспоминаний о самых невероятных случаях, забавных курьезах и трагических происшествиях.

Например, влюбленная парочка. Оба студенты училища искусств. Она попала в аварию, травмировала ногу. Загипсовали, отправили домой. А он навещал её каждый день, не давая грустить. Однажды принес краски и целый вечер прямо на гипсе старательно выписывал подсолнухи её любимого Ван Гога.

Или старшеклассница Рита. Девушка так любила кататься на роликах, что повредив ногу, не стала ждать пока она окончательно окрепнет, — надела коньки, и, взяв костыли для страховки, выкатила на проезжую часть.

Бедные водители совершенно растерялись. Кто-то дал по тормозам. Другие забыли про светофор и проехали на красный. Надо было видеть их ошеломленные лица. Повстречай они на дороге жирафа на лыжах, удивились бы меньше. В автошколе к подобным ситуациям их явно не подготовили.

Ну а как забыть чудесное исцеление старого Митрича. В первый же день после выписки, вопреки уговорам родных, собрался и поковылял в церковь. Вошел в неё с костылями, а вышел без.

А каменщик Серёга бросил пить и начал писать стихи. Первое время после перелома лодыжки, затосковал он в своей тесной квартире. Метался от окна к окну на костылях, места себе не находил. И все дружки куда-то разом пропали, выпить даже не с кем. Швырнул как-то костыль в стену от отчаяния, с полки упала книга. Это был томик Есенина. Открыл его Серега, да и зачитался к своему собственному удивлению. А потом и сам стихосложением увлекся. И так, что про выпивку забыл начисто.

Кий и Киборг весь день напролет по очереди рассказывали о судьбах своих старых знакомых. Братья помнили каждого подопечного, как учителя помнят всех своих учеников даже спустя годы. О ком-то они вспоминали с грустью, но чаще с радостью и гордостью.

— Иногда мне кажется, — весело произнес Киборг, — что мы и впрямь не костыли, а волшебные палочки. Проходит человек с нами месячишко и преображается — не узнать.

— Ага, — буркнул Кий, — вот только благодарности от людей не дождешься. Мы их единственная опора в немощи. Поддерживаем бедолаг каждый день, пока не срастутся кости. А станем ненужными, выкидывают нас в затхлый чулан, и больше никогда не вспоминают. Только мы помним каждого из них, запах их рук, их голоса и стоны — всё в нашей памяти.

— А может и хорошо, что люди нас забывают, а, Кий! Как говорила баба Нюра: «Главное, чтобы о Боге помнили». На самом-то деле это Он их преображает. А мы лишь Его инструменты. Причем инструментов таких у Него много и самых разных.

— Нет, всё-таки здорово тебя баба Нюра обработала со своей Библией. Тебя надо было не Киборгом, а Клириком прозвать.

— Кстати о прозвищах! — сказал Киборг, обращаясь к обитателям кладовки — Одному нашему подопечному забавное прозвище дали — «Вертолет». Помнишь, Кий?

— Ты про Романа Евгеньевича? Ещё бы не помнить!

— Был он когда-то бравым воякой. До майора дослужился. Нам о нём много его офицерский ремень рассказывал. Вот уж поистине интересная судьба у человека. Жаль только семьей