Я добрался до багажного отделения, взял свои вещи и подошел к улыбающейся девушке, сидевшей за стойкой с вывеской «Хертц».

— Жарковато сегодня, — сказал я.

— Ну разве это жарко, — ответила она.

Наверное, у меня просто разыгралось воображение.

Я дал ей кредитную карточку и права, спросил, как добраться до центра города, и вскоре уже ехал мимо нефтехимических заводов, зеленых полей и блочных строений из белого бетона с вывесками, гласившими: «Бесплатная земля» или «Газонокосилки Торо». Невозделанные поля уступили место рабочим жилым комплексам и продуктовым магазинам, вдалеке виднелись паукообразные сооружения и башни нефтеперегонных и химических заводов, выстроившихся вдоль реки. Химические заводы навеяли на меня мысли о промышленных городах на северо-востоке, где мужчины и женщины в поте лица зарабатывают себе на жизнь, а в воздухе пахнет серой.

Люди, живущие в этом районе, наверняка трудятся на нефтеперегонных заводах посменно. Движение здесь затихает и набирает обороты, трижды в день громкими сигналами возвещая конец одной и начало другой смены: в семь, три и одиннадцать. И эти звуки напоминают биение сердца, которое с каждым ударом выбрасывает или засасывает новую группу рабочих, ни на мгновение не останавливаясь и не меняя своего ритма. В определенном смысле это похоже на реку жизни.

Но вот рабочие районы и нефтеперерабатывающие заводы остались позади, передо мной возникло здание городского муниципалитета, и я оказался в самом сердце Батон-Ружа. Центр города представлял собой смешение новых и старых домов, выстроенных на небольшом холме, нависшем над рекой с мостом Хью Лонга. Река несла свои воды ниже города, отгороженная от него громадной земляной насыпью, которая, скорее всего, сегодня выглядит точно так же, как и тогда, когда сюда с севера заявились корабли янки.

Несмотря на развитую торговлю, промышленность и население в четверть миллиона человек, здесь так и чувствовалось, что вы в южной глубинке. На просторных лужайках росли огромные дубы со стволами, покрытыми испанским лишайником. Словно гигантские часовые, они охраняли губернаторский особняк, украшенный колоннами в коринфском стиле. Все это ужасно напоминало «Унесенных ветром», хотя там действие происходило в Джорджии. Но я не удивился бы, увидев величавых джентльменов в грубой серой форме и женщин в платьях с кринолинами, поднимающих звездный трехполосный флаг.[4]«Как бы я хотел оказаться в стране хлопка…»

Без шести три я вошел в старое здание в самом центре района на берегу реки, и лифт, отделанный панелями из красного дерева, поднял меня на третий этаж, где находились офисы адвокатской компании «Сонье, Меланкон и Берк». Седовласая темнокожая женщина вопросительно подняла на меня глаза:

— Чем могу вам помочь?

— Элвис Коул. У меня назначена встреча с Люсиль Шенье. На три часа.

Она мило улыбнулась:

— Да, конечно, мистер Коул. Я Дарлен. Мисс Шенье вас ждет.

Дарлен провела меня по коридору, очень солидному и внушительному, с лакированными ореховыми панелями, канделябрами в стиле ар-деко и картинами в рамках, на которых нарисованы плантации, хлопковые поля и тучные джентльмены, чей возраст говорил о том, что они, судя по всему, угощали сигарами еще старину Джеффа Дэвиса. «Здесь не забывают о прежних временах…»

Все вместе создавало атмосферу Старого Юга, и мне даже стало любопытно, что чувствует Дарлен, проходя мимо картин с изображением рабов. Может, эти полотна вызывают у нее возмущение, а может, рождают чувство гордости, какую испытывает человек, справившийся со всеми трудностями, преодолевший все препятствия и осознающий свою связь с людьми и землей, на которой он живет, — связь, рожденную превратностями судьбы. Впрочем, может, и нет. Как и в дружбе, ты принимаешь то, что дает тебе судьба.

— Ну вот мы и пришли, — заявила Дарлен и провела меня в офис Люсиль Шенье.

Люсиль Шенье встретила меня дружелюбной улыбкой.

— Здравствуйте, мистер Коул. Меня зовут Люсиль Шенье, — сказала она.

Среднего роста, загорелая, с янтарно-зелеными глазами и каштановыми волосами, выгоревшими на солнце, она производила впечатление человека, который много времени проводит на свежем воздухе, и смотреть на нее было приятно. Картину дополняли легкий твидовый костюм и тонкое золотое кольцо на правой руке. Обручального кольца я не заметил. Люсиль Шенье обошла стол и протянула мне руку.

— Теннис, — заметил я.

— Простите?

— Рукопожатие. Бьюсь об заклад, что вы играете в теннис.

Она снова улыбнулась, и вокруг глаз и рта сразу же появились симпатичные морщинки, говорившие о том, что она много смеется. Хорошенькая.

— Не так часто, как мне хотелось бы. Я получила стипендию как теннисистка в Университет штата Луизиана.

— Хотите кофе, мистер Коул? — спросила Дарлен.

— Нет, спасибо.

— Мисс Шенье?

— Все в порядке, Дарлен. Спасибо.

Дарлен ушла, а Люсиль Шенье предложила мне сесть. Ее офис был отделан в том же стиле, что приемная и коридор, только диван и стулья обиты яркой тканью в цветочек, а на стенах вместо сценок из жизни плантаторов висели копии картин Клода Моне. У окна стоял стол из светлого дерева, а в углу — кованая консоль с цветущими растениями в горшках. Среди них пристроилась большая керамическая кружка с надписью «УЛ.[5]Боевые тигры».

— Вы хорошо долетели? — спросила Люсиль Шенье.

— Да, спасибо.

— Вы впервые в Луизиане? — В ее голосе, конечно, чувствовался легкий южный акцент, но совсем незаметный, словно она некоторое время жила где-то в другом месте и только недавно сюда вернулась.

— Я был здесь дважды: один раз по делам, второй — когда служил в армии. Не скажу, что визиты были приятными, но жару я запомнил.

— Ну, с жарой я ничего поделать не могу, но будем надеяться, что на сей раз у вас останутся более приятные впечатления, — улыбнулась Люсиль Шенье.

— Возможно.

Она подошла к столу и принялась перебирать стопку папок, двигаясь с грациозной уверенностью человека, доверяющего своему телу. Ее вид радовал взгляд.

— Вчера мне звонил Сид Марковиц, а сегодня утром я говорила с Джоди Тейлор, — сказала она. — А сейчас сообщу вам, что нам удалось выяснить, и мы решим, как вам действовать дальше.

— Хорошо.

Она взяла со стола картонную папку, затем вернулась и села в кресло с подголовником. Я продолжал за ней наблюдать, причем не без удовольствия. По моим представлениям, ей было около тридцати пяти, но вполне возможно, что и меньше.