велосипедом не садятся в черное такси, направляясь на юг, в Дептфорд, в ее квартиру. Каждый раз, когда они целуются, Рут переживает три фазы: изумление (Зачем этому мужчине целовать такую женщину, как она?), утрату чувства реальности (Это ее рука или его? Они в машине? Какой сейчас год?), чисто животное вожделение. До знакомства с ним она редко позволяла себе растворяться в чувствах. Теперь ей плевать, что на них кто-то смотрит, плевать на возможные последствия. Она хочет одного – быть с ним, как можно скорее, со всем исступлением страсти. Сила этого чувства поражает ее каждый раз, когда они встречаются, каждый раз, когда его губы касаются ее губ.

Они у нее дома. Он сидит на краю кровати, натягивает футболку. Пресыщенная, она лежит на спине, влажные простыни сбились у нее в ногах.

– Когда мы снова увидимся? – Пальцем она проводит по кромке ремня на его джинсах, из-под которых выглядывает край трусов.

Вздохнув, он ложится на подушку рядом с ней, гладит ее по щеке, взглядом впитывая каждую черточку ее лица. Говорит:

– Я уйду от Сары. Так уже нельзя. Я должен уйти от нее.

Прежде об уходе от жены он не заикался. Рут замирает, задерживает дыхание, боясь всколыхнуть неподвижный воздух.

– Ты примешь меня? – спрашивает он.

Она зарывается пальцами в кудри на его макушке, приближает к нему свое лицо, нежно кусает его за левое ухо и шепчет:

– Да. Да.

3

Рут сидит, привалившись спиной к киту. Каждая косточка в ее теле ноет от изнеможения. Закрывая глаза, она чувствует, как проваливается в сон, но потом – толчок, и она вспоминает: вряд ли теперь она когда-нибудь сможет заснуть.

Жаль. Она всегда любила поспать.

Она поднимает усталые веки и понимает, что не одна. У своих ног на песке она видит ботинки мужчины. Она и забыла, что он рядом. Глаза все еще жжет от слез. Она обращает на него взгляд. Высокий, плечистый, широкоскулый, с бритой головой. Грудь и руки в татуировках, выглядывающих из-под футболки.

Ник смотрит на женщину. Груда конечностей на песке. На верхней губе – слизь. Она вытирает рот краем футболки, обнажая мягкий округлый живот. На пупке отметина от пирсинга.

Он отводит глаза, подходит к киту и кладет на него руки. Кожа под его ладонями еще теплая – напоминание о том, что эта жизнь только-только угасла. Ему становится грустно.

– Кит лежит здесь несколько дней. – Он убирает руки с животного и вытирает их о джинсы. – Мучительная смерть. Им предназначено жить в воде.

– Я просто пыталась сделать хоть что-нибудь, – вздыхает Рут. – Чувствую себя совершенно беспомощной.

– Не вы одна.

Рут охватывает гнев.

– Почему ему позволили умереть? Почему сюда не сбежался народ, чтобы помочь? Я думала, здесь все любят китов. Думала, их считают священными животными!

Мужчина фыркает. Его фырканье можно было бы принять за смех, если бы не выражение его лица.

– Ну-ну. Н-да. Полагаю, народ посмотрел новости, посоветовался с предками и решил, что надвигающийся апокалипсис важнее.

Рут краснеет от смущения. Она его оскорбила.

– Простите, – извиняется она, глядя прямо в глаза мужчине.

Тот кивает и отводит взгляд.

– Давно вы в Новой Зеландии?

– Со Дня подарков [1].

– А-а. – Он потирает рукой бритую голову. – Сочувствую.

Рут смотрит на своего случайного знакомца. Он не намного старше нее – ему, должно быть, едва за сорок. И он тоже выглядит усталым и печальным.

– Что передают в новостях? Вы упомянули новости.

– Вопрос времени, говорят.

Ник садится на песок рядом с женщиной. К запаху, исходящему от кита, примешивается запах ее пота. Не неприятный.

Он достает мешочек с табаком, бумагу, сморщенный комок марихуаны и принимается скручивать сигарету.

– Не возражаете? – Он приподнимает мешочек с табаком.

– Да пожалуйста, – улыбается Рут. Раньше она такого не делала. И ее это устраивает. – Можете и меня угостить. Почему бы и нет. Почему бы не отключиться под кайфом?

Из двух листиков бумаги Ник аккуратно скручивает сигарету в форме буквы «Т», сделав фильтр из боковины картонной пачки.

Они сидят в молчании, наблюдая, как небо приобретает все более насыщенный розовый цвет.

– Это было бы красиво, – она показывает на алеющее небо, – если бы это был не… сами знаете… конец.

Он прикуривает сигарету.

– Да, жуть.

– Не то слово.

Он протягивает ей сигарету, она берет ее, глубоко затягивается, задерживает во рту дым и затем выдыхает.

– В Англии есть поговорка: «Если небо красно к вечеру, моряку бояться нечего». – Она прыскает.

Ник забирает у нее сигарету.

– Ну, моряки, по крайней мере, счастливы.

Ее смех перерастает в гортанный хохот, и Ник, сам того не желая, невольно подхватывает его.

Рут расслабилась, горе притупилось. Последние дни боль она носила как мантию. Сигарета с марихуаной несколько уняла ее, теперь воздействие земного притяжения ощущалось чуть меньше.

Сейчас, когда все силы не уходят на то, чтобы не поддаваться отчаянию, она позволяет себе пойти на поводу у любопытства.

– Вы не хотите быть со своей семьей?

Ник проводит ладонью по щетине на голове и сквозь сомкнутые губы выпускает ровную струю дыма.

– У меня никого из родных не осталось. Впрочем, в этом я не одинок, так ведь?

– Пожалуй.

Он предлагает ей сделать последнюю затяжку, но Рут отказывается. Они сидят и слушают плеск волн.

– Кстати, меня зовут Ник.

– Рут.

Она смотрит на тушу кита, которая лежит рядом с ними. Та похожа на огромный камень, словно выросший из песка на берегу во время давнего землетрясения, изменившего рельеф планеты. Или на метеор, врезавшийся в песок при падении, – на один из многих, что некогда дождем сыпались на землю, заставляя динозавров искать укрытия.

– Думаете, кит понимал, что он умирает?

– Да кто ж его знает.

Ник зарывает окурок в песке и смотрит на небо.

– Вам страшно?

– Конечно. А вам разве нет?

– Как будто не осознаю полностью. Кажется, сюр какой-то. Думал, люди придут спасать кита. Хотел сделать снимки. Потом продать их кому-нибудь. А тут никого. Тогда-то до меня и дошло. Это конец. Думал, буду тут один с китом.

– А тут еще я нарисовалась.

– Выходит, что так.

Он начинает пофыркивать: снова смеется.

– Вы чего?

– Да вспомнил, как вы со своим контейнером бегали туда-сюда, расплескивая воду. Сам не знаю, зачем с вами