Из-за того, что наш отдел работает с домашними хозяйками, весь наш штат, кроме несчастного рассыльного, набран из слабого пола. Мы занимаем большую комнату, стены которой выкрашены в конторский зеленый цвет; в углу выгорожена кабинка из матового стекла для миссис Боуг— начальницы отдела, а в противоположном конце комнаты стоят деревянные столы, за которыми сидят добродушные на вид тетушки, разбирающие каракули в анкетах и расставляющие цветными карандашами кресты и галочки; на столах — бутылочки клея, ножницы и обрезки бумаги, как в детском саду, и сами тетушки похожи на перезрелых воспитанниц детского сада. Остальное пространство комнаты занято разными конторками, за которыми сидим мы. У нас есть также уютная буфетная с ситцевыми занавесками, где те, кто приносит с собой завтраки, могут поесть в обеденный перерыв; там стоит электрический кипятильник и кофеварка; впрочем, многие пользуются своими собственными чайниками. И еще у нас есть розовая туалетная комната, где над зеркалом висит табличка с просьбой не бросать в раковину волосы и чайную гущу.

Ну, так какого же повышения мне ждать в Сеймурском институте? Стать одним из «верхних джентльменов» я не могу. Спуститься в машинное отделение или расставлять цветные галочки тоже не могу — это было бы понижением. Я могла бы, наверное, занять место миссис Боуг или ее заместительницы, но, во-первых, на это уйдут многие годы, а, во-вторых, я вовсе не уверена, что мне этого хочется.

Я уже кончала вопросник для покупателей — срочное задание! — когда появилась бухгалтерша, миссис Грот. Дело у нее было к миссис Боуг, но по дороге она остановилась возле моего стола. Она маленькая, жилистая, волосы у нее такого цвета, как металлические подносы в холодильнике.

— Мисс Мак-Элпин, — проскрипела она, — вы работаете с нами уже четыре месяца, и это означает, что вы можете вступить в наш пенсионный фонд.

— В пенсионный фонд?

Когда я поступала на работу, мне рассказывали о пенсионном фонде, но я совсем забыла о нем.

— А не рано ли мне вступать в пенсионный фонд? Я хочу сказать — вам не кажется, что я для этого слишком молода?

— По-моему, чем раньше, тем лучше, — сказала миссис Грот.

Глаза ее сверкали за стеклами пенсне; она уже предвкушала, как станет делать новые вычеты из моего жалованья.

— Пожалуй, я пока не стану вступать в пенсионный фонд, — сказала я. — Спасибо за предложение.

— Но, видите ли, это обязательно, — заметила она бесстрастным тоном.

— Обязательно? А если я не хочу?

— Но вы поймите: если никто не будет вкладывать деньги в фонд, никто не сможет и получать из него деньги. Я принесла необходимые документы. Вам только нужно подписать их.

Я подписала, но когда миссис Грот ушла, я вдруг расстроилась. Не знаю, почему меня так огорчила эта сцена. Дело было не только в том, что меня заставили подчиниться правилам, которые кто-то составил, не спросив моего мнения; к этому привыкаешь еще в школе. Нет, меня охватил какой-то суеверный страх оттого, что я своей подписью скрепила магический документ, который каким-то образом связывал мое будущее, притом такое далекое будущее, что я его даже и представить себе не могла. Мне вдруг показали другую мисс Мак-Элпин — старушку Мак-Элпин, которая бессчетные годы проработала в Сеймурском институте и теперь получает заслуженное вознаграждение. Пенсию. Я увидела ее унылую комнатку с электрическим камином; вероятно, у меня будет и слуховой аппарат — вроде того, которым пользовалась моя престарелая тетка, старая дева. Я буду разговаривать сама с собой, дети на улице будут бросать в меня снежками. Я сказала себе, что все это глупости, что мир взлетит на воздух, прежде чем я доживу до пенсии. Я напомнила себе, что могу хоть сегодня навсегда покинуть это здание и найти другую работу. Но ничего не помогало. Мысленно я следила за тем, как документ с моей подписью ложится в папку, папка встает на полку сейфа, сейф запирают на ключ.

Я обрадовалась, когда наконец пробило половину одиннадцатого и можно было выпить чашку кофе. Конечно, после утреннего опоздания мне следовало бы отказаться от перерыва, но я хотела как-нибудь отвлечься от своих мыслей.

Кроме меня, в отделе есть еще три сотрудницы моего возраста; с ними я и хожу пить кофе. Когда Эйнсли надоедают ее коллеги — испытатели зубных щеток, она тоже присоединяется к нашей компании. Это вовсе не значит, что ей нравится троица из моего отдела, — она их называет конторскими девственницами. Внешнего сходства между ними не так уж много (вот только все три крашеные блондинки: Эми, машинистка, — блондинка лохматая, как старый веник; Люси, секретарша по внешним связям института, — блондинка элегантно завитая, а Милли, помощница миссис Боуг по австралийским делам, — коротко остриженная и красная от загара), но — по их собственным признаниям, сделанным в разное время над пустыми чашками кофе и недоеденными кусочками тоста, — все они девственницы: Милли — из практических соображений, вычитанных в руководстве для девушек («Я считаю, лучше подождать, пока не выйдешь замуж. Правда? Так спокойнее»); Люси — потому, что боится сплетен («Что обо мне будут говорить?») и убеждена, что в каждой спальне установлен микрофон, а на другом конце провода все местное общество сидит с наушниками, а Эми, ипохондричка, уверена, что ее просто стошнит, — и, может быть, так и случится. Все они любят путешествовать: Милли пожила в Англии, Люси дважды ездила в Нью-Йорк, а Эми хочет поехать во Флориду. Напутешествовавшись, все трое выйдут замуж и уж тогда устроятся по-настоящему.

— Ты слышала, что отменили опрос в Квебеке насчет слабительных? — спросила Милли, когда мы все уселись за своим обычным столиком, в самом паршивом, но зато самом близком ресторане, через дорогу от нашей конторы. — А ведь собирались устроить нечто грандиозное, с раздачей образцов и последующими беседами в каждой семье. Вопросник был на тридцать две страницы.

Милли всегда первая узнает новости.

— Ну и прекрасно, что отменили, — фыркнула Эми. — Не представляю, как можно задавать людям столько вопросов на подобную тему.

Она снова принялась соскабливать с ногтя лак. У Эми всегда такой вид, точно она разваливается на куски. С подола у нее вечно свисают нитки, помада сухими чешуйками сходит с губ, на плечах лежат выпавшие волосы и перхоть; за ней буквально тянется след миллионов отмирающих клеток.

Я увидела, как в ресторан вошла Эйнсли, и помахала ей. Она села за наш стол, подобрала прядь волос, выбившихся из прически, поздоровалась. Конторские девственницы отозвались без особого энтузиазма.

— Такие опросы уже проводились, — сказала Милли. Она работает в компании дольше всех нас. — И тема никого не отпугивала. Уж если потребитель отвечает на первую порцию вопросов — значит, он неравнодушен к слабительным и обязательно ответит на все остальные вопросы.

— Какие опросы уже проводились? — спросила Эйнсли.

— Поспорим, что она никогда не вытирает стол, — сказала громко Люси, стараясь, чтобы официантка услышала ее. Она вечно воюет с нашей официанткой; та носит дешевые серьги, угрюмо ухмыляется и явно не принадлежит к категории девственниц.