только усы

остались.

– Видишь, – говорит, – это всё мои подданные, слуги верные, и весь лес,

со всем его богатством, мне принадлежит. Посмотри, – говорит, – может я

твой суженый?»

– Нет, – отвечает Трясогузка, – ты по лесам шастаешь, а мой суженый по

воздуху летает.

Подпрыгнул разок-другой после таких слов Кот-Добрый-Молодец, хотел

взлететь, ручками замахал, но не получилось: шлёпнулся на землю, превратился

снова в Кота и пропал вместе со всеми диковинными зверями, только его и

видели.

Стоит Трясогузка – теперь Дремучий Лес сзади, а перед ней Стеклянная

Гора. Было плохо, а теперь ещё хуже. И не до хлебца даже. Что делать?

Обходить – жизни не хватит, перелезть – не хватит сил.

Вдруг Дремучий Лес зашумел, Гром загремел, Молния заблистала, ударилась

прямо перед Трясогузкой в землю, задымилась, зашипела и превратилась в

Бабушку-Старушку.

– Кхе-кхе-кхе, – сказала Старушка, – ты кто же такая, без приглашения в

гости пожаловала?

– Да я не в гости, Бабушка, я суженого своего ищу. Море-Океан переплыла,

сквозь Дремучий Лес пробралась, а тут Стеклянная Гора прямо на дороге стоит.

– А кто же твой суженый, как звать?

– Как звать не знаю, но как увижу сразу отгадаю.

– Кхе-кхе-кхе, – снова сказала Бабушка…

Да ты, конечно, не знаешь, что Бабушка-Старушка была никто иная, как сама

Завирюха. А все ветры, сколько их на свете? сто, или тыща, или ещё больше, все

они её сыночки родные, и держит она их всех в шкатулке, и выпускает только

по одному, полетать, потому что у них, у всех, ветер в голове, и они могут без

присмотра такой беды наделать – потом не разберёшься. Бабушке-Старушке-

Завирюхе хочется их всех поженить скорей, с рук сбыть, да где найдёшь столько

невест, да еще, если женихи такие буйные. Есть у неё ещё дочки: Заверть и

Кружалка, но эти послушные – их не надо в шкатулку запирать.

Так вот: махнула Бабушка крылом или, может, это рука была, а сама дело

задумала. Расступилась Стеклянная Гора. Расступилась, пропустила Бабушку с

Трясогузкой и захлопнулась за ними, ах! какая темень, будто не в Стеклянную

Гору вошли, а в чулан без окошка. Идут-идут, только светляки путь освещают,

страшно, паутина цепляется, страшно, и пауки свои лапы с крючками

протягивают, страшно! а что делать? надо идти, другого пути нет.

Шли-шли и пришли. За столом Кружалка и Заверть – сидят, ждут что им

мамка принесёт поесть. А у мамки сегодня ничего нет. Ничего не добыла,

ничего не заработала. Зубы, что называется, на полку.

Трясогузка вынула каравай, отломила всем по кусочку – сидят, жуют,

познакомились:

– Я Кружалка.

– Я Заверть.

– А я – Трясогузка.

– А это наша мама – Бабушка-Старушка-Завирюха.

– Очень приятно.

– А там наши братцы, в шкатулке, но у них один ветер в голове, поэтому их

лучше не выпускать.

– А можно мне на ваших братцев посмотреть?

– Посмотри, только одним глазком.

Приставила Трясогузка один глазок к дырочке от ключика, смотрит, а там сто

ветров, или тыща, или ещё больше; кто в кости играет, кто в шашки, кто на

лавке лежит, а кто у окошка стоит, мечтает, да все на одно лицо, да и разве

одним глазом в такой толпе рассмотришь? Вокруг беспорядок, вещи валяются,

пол неметен, лавки немыты, сразу видно – неженатые парни.

– Ну что, – спрашивает Старушка-Завирюха, – нет там твоего суженого?

– Наверное, нет. Мой суженый по воздуху летает, а эти на лавках сидят.

– Чего, чего, а летать – это они мастера, только выпусти, на то они и ветры.

– Ветры?

– Ветры.

– Так и мой суженый – Ветер!

– А как звать?

– Может Посвист – это тот, который шумит, свистит и дождевыми каплями

брызгает в окошко; а может Догодуша – мягкий и ласковый, ах! если бы это

был он, а может и Вихорь, или Эрисвош, который ещё похуже Смерча.

– А точнее?

«Эх, была не была! – подумала Трясогузка. – А вдруг угадаю?!».

– Догодуша!

Только сказала, как чувствует – кто-то платье задел и в кружевах кто-то

прошуршал. Пошуршал-пошуршал, о землю ударился и вот: стоит перед

Трясогузкой Догодуша-Добрый-Молодец.

– Он это, он! – воскликнула Трясогузка. – Это он у меня тогда кружева на

платье трепал!

Свадьбу сыграли отменную. Мышь Серая с подругами пирогов с грибами и

караваев вволю напекли, Пескарь ведро раков в подарок прислал, а в самый

разгар веселья приложила Трясогузка глазок к дырочке от ключа – видит, все

ветры печальные сидят, им тоже на свадьбе погулять хочется. «Ах, – думает,

– пусть повеселятся у меня на свадьбе, – и открыла шкатулку. Что тут

началось! Плясали краковяк, польку, гопак, кадриль, перепляс и лезгинку. Пыль

столбом. Только смотрит Трясогузка – Кружалка и Заверть притихли и тоже

запечалились.

В чём дело? Завидно им стало, тоже захотели, чтоб у них суженые были. Ну и

отдали их: Кружалку за Кота, чтоб она по лесу кружила и в листьях шуршала, а

Заверть за Бычка, чтоб он не обижался. А ветры после свадьбы не захотели в

шкатулку возвращаться. Им тоже завидно стало, тоже захотели себе невест

найти и разлетелись по свету. Их-то, как раз и ждали Плешанка, Плиска, Серая

Славка и Садовая Овсянка, и, может, у них тоже на свадьбе плясали краковяк и

лезгинку, но этого я не знаю. Знаю только, что после того как ветры разлетелись

– кто на юг, кто на север, кто на запад, а кто на восток, Лето перестало быть

сплошным. Стала приходить Осень, и аисты и журавли, вместе с ласточками и

всякими мелкими птичками на хвосте, стали летать на юг; стала приходить

Зима, и воробьи стали прятаться от мороза в кучи хвороста. Но потом снова

приходила Весна и Лето, и резвые ветерки, сколько их? сто, тыща, а может ещё

больше, шуршали в сарафанах и путались в кружевах, и разговоры – на чужой

же роток не накинешь платок – говорили, что скоро, скоро, уже скоро будет

свадьба.

КОНЕЦ

С К А З К А П Р О Н Е В И Д А Н Н У Ю К Р А С О Т У, Ч Ё Р Н Ы Й Л Е С,

С И Н Е Е М О Р Е, Г О Л У Б О Е Н Е Б О И З Е Л Ё Н У Ю Т Р А В У

Давным-давно, когда море было синим, трава зелёной, а небо голубым, в стране,

где жили гномы, феи, люди и птицы, невиданные звери и неслыханные

насекомые: жуки с крыльями, как у бабочек-капустниц, летающие