Это было весьма древнее строение, с обилием балок и брусьев, зловеще поскрипывающих из-за перепада температур, когда день уступал место ночи. Роберта чувствовала себя ужасно одинокой в огромном пустом доме, в котором бы жить целой семье, а не одному человеку…

В дверь кухни постучали, и она испуганно вскочила. Привыкнув к интеркому в дублинской квартире, Роберта вовсе не горела желанием открывать дверь. Что за глупости, тут же укорила она себя. Ведь еще даже не темно. В дверь снова постучали, и раздался знакомый голос:

— Мисс Бринсли, Роберта! Это Кларенс.

Притворяться, будто ее нет дома, бесполезно: во всех окнах горит свет. Поэтому Роберта подошла к двери, отперла ее — и второй раз за день перед ней предстал Клемент Кларенс. Высокий, переполненный самоуверенностью и теперь вполне респектабельно выглядящий — в ослепительно белой рубашке и в брюках цвета хаки.

— Привет, — сказал он. — Я проезжал тут мимо и подумал, что проще зайти, чем звонить.

Проезжал мимо. Ну-ну. Чтобы добраться до фермы Финьюкейнов, надо милю ехать по проселочной дороге, которая никуда не ведет и вся изрыта колдобинами.

— Входите, — пригласила гостя Роберта, неожиданно радуясь даже такой компании. Взмахнула рукой, указывая на круглый дубовый стол. — Присядете?

Клемент покачал головой.

— Не собираюсь вас задерживать. Просто хотел узнать, как себя чувствует ваш отец.

— Сегодня ему намного лучше. Если все пойдет хорошо, на следующей неделе он будет уже дома.

— Благодарение Господу! — воскликнул Клемент с таким явным и искренним облегчением, что Роберта смягчилась и заставила себя улыбнуться, памятуя о необходимости быть милой.

— Выпьете чего-нибудь?

Клемент улыбнулся.

— В подобных обстоятельствах я не прочь поднять бокал пива за здоровье вашего отца!

Роберта указала ему на стул, достала из холодильника банку пива и налила его в стакан.

Клемент поблагодарил и произнес:

— За быстрейшее выздоровление Дика!

— Присоединяюсь, — сказала Роберта и посмотрела в глаза гостю. — Мистер Кларенс…

— Клемент, просто Клемент!

Она собралась с духом.

— Я должна извиниться за мое… за мое поведение в мастерской. Приносите полотно завтра утром, я попробую вам помочь. Если, конечно, вы доверяете мне и моим навыкам.

Клемент мгновение смотрел на нее, скривив губы в усмешке.

— Весьма неожиданное… предложение. Сегодня днем вы, можно сказать, просто выставили меня вон.

— Это было днем! — отрезала Роберта, затем взяла себя в руки и примирительно улыбнулась. — Нет, конечно, если вы предпочтете другого реставратора, я приму это должным образом.

Клемент энергично помотал головой.

— Да нет. Дик говорит, вы реставрируете даже лучше, чем он, и мне этого достаточно. — Он усмехнулся. — Скажите, подобное изменение вашего отношения ко мне — результат общения с вашим отцом?

— Да. Он очень расстроился, что я отказала вам. Так что прошу вас, приносите вашу картину обратно, мистер Кларенс…

— Клемент.

— Хорошо. Это ценное полотно, Клемент?

Он пожал плечами.

— Нутром чую, что ценное. Хотя купил его за сущие гроши. — Клемент наклонился вперед, его глаза горели энтузиазмом. — Я чертовски уверен, что под слоями грязи и краски таится нечто удивительное. Пока видно только голову и плечи девушки. Но что-то подсказывает мне, что полотно датируется концом позапрошлого века.

— А как насчет художника? — спросила Роберта, захваченная воодушевлением Клемента.

— Хотя моя леди вся в грязи, что-то подсказывает мне, картина могла бы принадлежать кисти Николаса Джерваса…

— Если так, то вам повезло. Прекрасный портретист, недаром ездил учится в Италию, — вставила Роберта, заслужив уважительный взгляд собеседника.

Клемент допил пиво и откинулся на стуле, чувствуя себе совершенно непринужденно. Надо ли удивляться, сказала себе Роберта, наверняка он бывал в этом доме чаще, чем она. И пил пиво с Диком Бринсли чаще, чем его собственная дочь.

— Это трудновато объяснить, — сказал Клемент, — но, когда я вижу нечто стоящее, у меня по спине бегут мурашки.

— Вы имеете в виду нечто вроде профессиональной интуиции?

— Точно!

Роберта удивленно поглядела на Клемента.

— А случалось ли вам ошибаться в оценке попавшей к вам вещи?

— Ни разу! — заявил он без малейшего следа самодовольства. — Но до того как я официально стал отцовским партнером, он специализировался по мебели и серебру. Лишь в последнее время Кларенсы заработали имя, торгуя картинами…

— И все это благодаря вам?

— Совершенно верно. — Клемент весело подмигнул Роберте. — Вы думаете, я просто хвастун, правда? Сижу тут и сам себе цену набиваю.

Она покачала головой.

— Я и сама неплохо разбираюсь в своем деле. Зачем же принижать свои достоинства?

Некоторое время Клемент молча рассматривал ее.

— Позвольте полюбопытствовать, — наконец спросил он, — почему вы отказали мне сегодня днем?

Роберта вспыхнула.

— Из-за болезни отца скопилось жуткое количество несделанной работы, и нам троим приходится трудиться не покладая рук, чтобы успеть выполнить заказы… Но, если честно, я разозлилась из-за того, что вы решили, будто мы должны бросить все на свете и заниматься с вами.

— Не без того, — неохотно признал Клемент, и щеки его слегка порозовели. — Моя очередь извиняться.

— Наверное, дело в том, что всякий раз, когда вы приезжали, отец действительно так поступал: все бросал и занимался с вами, — примирительно произнесла Роберта.

— Ну, это случалось не часто, — уверил ее Клемент, — а то я уже давно был бы миллионером. Но когда мне везло с находкой, Дик и в самом деле пропускал меня в начало очереди.

— Так он мне и объяснил, — вздохнула Роберта. — Сказал, у вас скоро аукцион.

— Да. — Клемент пожал плечами. — Но если у вас нет времени, я положу картину в банковский сейф, пока вы не освободитесь.

Роберта изумленно уставилась на него.

— Вы уверены в ее ценности?

Он кивнул.

— В общем да, уверен. Полкартины скрыто поздними записями, под которыми может быть все, что угодно, — человеческие фигуры или пейзаж, например. Подписи не видно, но я надеюсь на результаты очистки. — Он улыбнулся. — Это, конечно, не Рембрандт и не Тициан. Но в одном я не сомневаюсь: даже заплатив вам, Роберта, за реставрацию этого полотна, я все равно получу большую прибыль, продав его. С учетом той мизерной цены, за которую я его купил.